Читать книгу "Самая желанная - Мэри Джо Патни"

Упершись локтями в стол, виконт помассировал виски. Пребывая в растерянности и замешательстве, он пытался избегать всякой мысли о Диане даже сейчас, после слов Френсиса. И тут он вдруг понял, почему избегал. Ему было легче верить в ее предательство, чем в любовь. Было легче презирать ее, верить в то, что он был ее не достоин. Но теперь стало ясно, что Френсис оказался прав: Джервейз, не достоин женщины, на которой женился. В глубине души он всегда это знал, но теперь…

Виконт долго молчал, потом наконец проговорил:

– Ты сказал о том, что если бы мог полюбить женщину… Что ты имел в виду?

Воцарилось тягостное молчание. И Джервейз увидел, что лицо кузена смертельно побледнело.

– Я имею в виду именно то, что сказал, – ответил Френсис и все же не отвел глаза. – Я скоро уезжаю из Англии. Уезжаю… с другом. Думаю, в будущем мы поселимся в Италии. Или в Греции. Античный мир более терпим к людям вроде нас.

Джервейз вздрогнул – и замер в изумлении, глядя на кузена с отвращением. Он знал, что мужчины, предпочитающие свой пол, существуют, но никогда о них не задумывался, а если и думал о них, то как о развратниках, обитающих где-то на задворках общества. Он думал, что их извращенность должна как-то отражаться на их лицах. Они не могли выглядеть так, как Френсис, не могли!

– Нет, это невозможно! – воскликнул виконт.

– Очень даже возможно. Более того – это несомненно. Если бы я мог быть другим, я был бы другим, но у меня нет выбора. – Френсис по-прежнему говорил спокойно, но было очевидно, что он держался из последних сил. – Ты не только мой друг, но и глава семьи, поэтому я… В общем, тебе следует знать: я не обеспечу тебя другими наследниками после Джоффри. В этом смысле ты не можешь на меня рассчитывать.

Джервейз внезапно осознал, что крепко сжимает в руке пресс-папье венецианского стекла, и заставил себя расслабить пальцы. Он долго молчал. Наконец из сумятицы охвативших его эмоций родилась фраза:

– Если ты прикоснешься к моему сыну, я тебя убью.

Френсис сначала густо покраснел, потом кровь отхлынула от его лица, и оно стало мертвенно-бледным. Он встал так резко, что опрокинул стул.

– Я знал, что ты можешь быть слепым и бесчувственным, – сказал он с убийственной мягкостью. – Но я даже не догадывался, что ты такой дурак!

Резко развернувшись, Френсис вышел из комнаты, но казалось, что эхо его слов еще долго витало в воздухе. Джервейз привстал со стула, протягивая руку в сторону двери – словно хотел забрать свои слова обратно, – но потом со вздохом осел на стул. Он почувствовал ужасную тяжесть в груди и на мгновение подумал, что его сердце не выдерживает. Но сердце продолжало биться, и кровь пульсировала в висках. Хотя его жизнь лежала в руинах, тело во всем своем грубом здоровье продолжало функционировать.

Тяжело вздохнув, виконт попытался свыкнуться с тем немыслимым, что рассказал о себе кузен. Вроде бы сегодня Френсис ничем не отличался от того, каким был вчера. Изменилось только его, Джервейза, восприятие. Кузен настолько ему доверял, что сделал столь ошеломляющее признание, а он, Джервейз, его подвел – вместо понимания ответил оскорблением. Но ведь желать мужчин – это не то же самое, что испытывать желание к детям. Выходит, он бросил в лицо кузену непростительное оскорбление и тем самым подвел его. Подвел и Диану. Она тоже ему доверяла и надеялась, что он ее поймет, а он пришел в неистовство и обвинил ее во всех возможных грехах.

«Что бы вы ни сделали, как бы вы себя ни ненавидели, я вас люблю, потому что вы достойны любви».

Джервейз ужасно хотел ей верить, но пропасть, пролегавшая между ними, оказалась слишком велика. Слишком много непростительных слов было сказано. Прошедшей ночью в порыве жалости она попыталась его утешить. Но ее ярость и ненависть были реальными. Когда же он рассказал, как его соблазнила мать, она пришла в ужас и не смогла скрыть отвращения. Так могло ли у них быть какое-то общее будущее?

Джервейз мысленно перебирал варианты будущего. Он уже предложил Диане раздельное проживание. Кроме того, поскольку их брак был заключен под принуждением, его, вероятно, можно было бы и аннулировать. В этом помогли бы его деньги и влияние. Однако же… Как с презрением заявила Диана, в мире не было столько денег, чтобы купить ему чистую совесть. И единственное, что он мог сделать для нее, чтобы хоть что-то исправить, – это дать свободу. И тогда она сможет встретить мужчину, который будет достаточно хорош для нее.

Да-да, наверное, ему, Джервейзу, придется смириться с мыслью, что его одиночество – это на всю оставшуюся жизнь.

Диана провела день в детских покоях: шила рубашки для Джоффри, и это занятие помогало ей успокоиться. Мадлен составила ей компанию, но разговорами не докучала. У Дианы было такое ощущение, словно она застряла во времени, не зная, как идти вперед, но зная, что вернуться назад невозможно. Она чувствовала боль Джервейза как собственную, но ничего не могла сделать, чтобы ее облегчить. Со временем он снова похоронит мучительные воспоминания и будет жить дальше. Он невероятно сильный человек, раз выжил после всего, что пережил, и Диана не сомневалась, что его сила поможет ему пережить и этот кризис. Но Джервейз никогда не сможет смотреть на нее, не вспоминая всю боль, что лежала между ними. Диана очень жалела, что не могла взять обратно обвинения, брошенные ему в порыве ярости. Да, она рассердилась, и имела на это право, поскольку то первоначальное изнасилование ничто не могло оправдать. Но главным виновником был ее отец, это он заставил Джервейза жениться, а потом бросил ее, хотя знал, что ее муж уехал с постоялого двора.

Ее совесть тоже не совсем чиста. Ведь будь она хотя бы наполовину такой безгрешной, как ей прежде казалось, у нее не было бы этого неосознанного желания увидеть, как ее муж поплатится за содеянное. И если бы не ее трусость и скрытность, они бы с Джервейзом никогда до этого не дошли.

Забытое шитье лежало на ее коленях, а мысли продолжали ходить по кругу. Она была рада, когда ранний ужин в детской отвлек ее. Потом Джоффри предложил прогуляться по парку, и Диана тотчас согласилась, надеясь, что оживленная болтовня сына поможет ей не предаваться грустным раздумьям.

После целого дня, проведенного в комнате, было приятно выйти на свежий воздух. Гости сейчас должны были собираться в салоне, чтобы выпить шерри перед обедом, так что в парке, наверное, никого не было – во всяком случае, никого из тех, с кем ей не хотелось бы любезничать. Сейчас Диана едва ли была способна на это.

Но в эти самые мгновения за ней наблюдали из дома пронзительные черные глаза. Впрочем, граф Везеул не видел мальчика, который побежал впереди матери, а видел только женщину с ее узнаваемой грацией и стройным возбуждающим телом. В этот час парк был пуст, и на сей раз Диана, леди Сент-Обин, от него не ускользнет. Но ему следовало действовать быстро, потому что он должен будет присоединиться к остальным гостям до того, как его отсутствие заметят.

А еще он должен позаботиться о том, чтобы она не смогла сообщить об изнасиловании. Хоть Сент-Обин и держался отчужденно по отношению к жене, но если кто-то повредит его собственность, то ему это очень и очень не понравится. Везеул в задумчивости погладил змеиную голову трости. Что ж, он возьмет жену Сент-Обина и уничтожит ее, а потом поедет в Лондон и уничтожит кумира виконта. И Сент-Обин ничего не сможет с этим поделать.