Читать книгу "Взрослая колыбельная - Юлия Шолох"

Совсем забыла ощущение, как это, когда из твоих рук выходит что-то вкусное, свежее и съедобное.

— А можно мне с вами?

Она на секунду опешила, но тут же разулыбалась:

— Конечно, от помощи не откажемся.

Пока шли, я все крутила в голове свою нежданную просьбу. Чего-то мне не хватает в моей жизни, не хватает — и все. И как я устала делать вид, будто не понимаю, чего именно!

Кухня была небольшой. Открытое окно, на чисто выскобленном деревянном столе — гора муки, пахнет свежим молоком и дрожжами.

Месить тесто так странно… Особенно когда дочь женщины, подросток лет четырнадцати, делает это настолько споро и ловко. Не то что я, словно первый раз тесто в руки взяла. По большому счету так и есть, конечно, но она не знает, посматривает насмешливо. В ее понимании я взрослая женщина, а такой простой, нужной для ведения хозяйства вещи не умею, смех, да и только! И не важно, что я сыскарь на службе у князя — это другое, основное же мое предназначение — дом.

Только юность так категорична. Не переубеждать же, что чем старше, тем иначе смотришь на вещи? Так что я молча улыбнулась. И руки работают быстрей и ловчее, и дышится легче.

Женщина сказала — помочь и не догадывалась, что это они мне помогали. Они принесли в жизнь сыскарши, забывшей, кто она, простое и идеальное времяпрепровождение — приготовление из муки пышного свежего хлеба.

Невидимое, тонкое волшебство, с какой-то стороны куда более ценное, чем сыскной дар. Почему я не стала хорошей кухаркой? Годами купаюсь в грязи, смотрю на дебилов, их жертв, часто таких же дебильных, и не вижу, «куда живу». А тут, когда из печи начинает доноситься аромат печеного хлеба… как-то все не зря, кажется.

— Ну конечно! Вот ты где!

Дверь отворилась, впуская довольную Лельку, которая вдохнула полной грудью и при виде меня расслабилась.

— Хлеб печете?

— Да. Госпожа Катерина нам помогла, — ответила девчонка.

— Правда? — подруга, задрав бровь, уставилась на меня, будто в первый раз увидела. Пора уходить, у Лельки язык длинный, начнет им молоть, посторонних не постесняется.

— Ладно, мне пора. Спасибо.

— Тебе спасибо. Хлеба-то возьми.

Хозяйка быстро завернула в полотенце половину каравая. Отказаться сил нет. Его сейчас медом полить, да с холодным молоком. М-м-м…

Я — из дома, Лелька — за мной. Промолчала, к счастью, потом даже за молоком вызвалась сходить. Лесия и Пульвина с удовольствием присоединились к пиршеству на скорую руку, так что мы даже на обед не пошли, наелись хлеба.

Остаток отчета, как и предполагала, я закончила за два часа. Там и до ужина вроде рукой подать, но время уже девать некуда. Я металась по избе. Соседки ушли работать к порче, и можно было себя не сдерживать — Лелька не из тех, при ком нужно держать лицо.

Она, напевая, собирала вещи, потому что с утра тоже отправлялась обратно домой. Радовалась, конечно, ведь ее ждал не пустой дом и город, где тесно и душно, а любимые муж и дети. А в общем, хорошо, что она в настроении. Не будет лишний раз зудеть и указывать, как должно жить.

— Кать, ты чего не собираешься? — иногда спрашивала Лелька, напевая, но ответа не ждала.

А рука все ползла и ползла к животу, и сил терпеть не было.

— Лелька, скажи, я беременна?

Вопрос как взрыв огневойки посреди избы — такой же эффект. Все замерли и вылупились на меня.

Лелька подняла брови, но вопросов не задала — медленно бросила рубаху, которую складывала, обратно на кровать, подошла и сосредоточенно провела передо мною рукой, будто смазала с живота краску.

— Нет.

От боли в сердце я поморщилась. Мир не рухнул, солнце не погасло, но будто света вокруг стало меньше. Ничего нет. Я уеду отсюда и совсем ничего не увезу с собой. У меня никого не будет, не будет малыша, который успел так прочно занять мысли, что его несуществование кажется предательством.

— Катя, — Лелька откашлялась. По логике она должна спросить, кто предполагаемый отец, но она спросила: — А ты не думала остаться?

— С чего?

Ноги снова понесли меня к двери, но на улицу хода нет. Не в таком взвинченном состоянии. Глаза нужно спрятать, очень хочется, чтобы она объяснила, чтобы донесла до меня неуловимое, важное, то, что собственной головой придумать не получается.

— Может, с того, что ребенок предполагался не от Федора?

— Вот кому нужно было сыскарем становиться! — хмыкнула я.

— А ты не скалься. Я тебя как облупленную знаю. Гораславль не твое. Так почему не остаться?

— Зачем?

И так захотелось, чтобы Лелька открыла рот и просто сказала зачем!

— Может, не в этот раз, так в следующий? Беременность — дело несложное.

Прямо по больному месту, зараза, да еще таким спокойным да ласковым голосом.

— Как от тебя пациенты не разбегаются?

— А чего им разбегаться? — невозмутимо ответила Лелька, возвращаясь к складыванию рубахи. — И тему давай не меняй, я тебе не твоя подследственная. Боги зря людей не сводят, а вас так дважды свели. Оставайся.

— Он не просил.

— Не просил? — Лелька округлила глаза, а потом расхохоталась. — По мне, так он разве что в голос не кричит, а любой его жест и взгляд ой как просят! Днем и ночью только и делает, что вокруг круги наматывает. Сегодня вот с утра у дома полдня ошивался, поглядывал, тебя ждал. Да и как он тебя попросит, после всего? Только и может, поди, что поблизости ходить, надеяться, что тебе на что-то вдруг да сгодится. Все, что мог, уже сказал, думаю. Сказал ведь?

— Все слишком непросто, Лелька.

— П-ф-ф, — фыркнула она. — Наоборот, все просто, Катя. Проще некуда. Тебе уже не семнадцать. Я не к тому, что жизнь прошла, нет. Но десять лет прошло. У нас у всех семьи, дети, даже у Белки! Жизнь к середине своей подходит, и назад не повернешь. Нет уже времени взбрыкивать и глупости делать. И все эти годы ты словно в тумане потерянная провела. У тебя вид такой, как у повозки скоростной — все несешься куда-то, спешишь, не видишь, как время тикает. Ну чего глазищами своими сверкаешь? Я тебя не боюсь, взгляда твоего пронзающего и подавно! И каждое твое слово могу пересказать, что у тебя в голове сейчас. Суженый — не вода, в землю не уйдет. А мужик хороший из него вышел, не чета прошлому. Уважают его здесь, да и в лес он забрался, чтобы покой найти. Тот, что ты никак найти не можешь. Ну кто по молодости не глупил?

— Ага. А у каждой вины свой срок, — с горечью закончила я.

— Что? — Лелька от удивления захлопала глазами. — Точно. Просто… — она закрыла рот.

— Не ждала от меня такой мудрости?

— Ну, вроде того. Резка ты больно для таких слов, вот и не ожидала. Знаю, вина его не из простых. Но только тебе решать, будет ли ей срок. Хорошо сказано, кстати.