Читать книгу "Частная жизнь адмирала Нельсона - Кристофер Хибберт"

Эдвард Кодрингтон не только скучал, но и тосковал по дому, где осталась очаровательная молодая жена и двое младенцев. Приезд Нельсона оказался подарком судьбы. «Все места себе не находили от радости», — вспоминает Кодрингтон. Два дня спустя адмирал пригласил на один из своих прославленных обедов капитанов пятнадцати судов — отметить свой сорок седьмой день рождения: остальные побывали у него днем раньше или днем позже. «Не знаю, как отнесся бы к этому наш прежний начальник, — продолжает Кодрингтон, — зато хорошо знаю, что думает о переменах весь флот».

Собравшиеся нашли хозяина бодрым и полным энергии. «Выглядел он лучше, чем прежде, и немного поправился», — отмечает один из них, капитан Фримантл. Со своей стороны Нельсон остался вполне доволен офицерами. «Скотт — настоящее сокровище, — пишет он Эмме, — и вообще меня подпирают со всех сторон: о таком, как Харди, можно только мечтать».

Прием, оказанный ему на новом месте, продолжает Нельсон, превзошел все ожидания. «Офицеры, поднявшиеся на борт приветствовать мое возвращение, были настолько возбуждены, что даже забыли субординацию и мое положение командующего. Когда все немного успокоились, я изложил заранее подготовленный план атаки противника». В ключевых своих моментах план этот, как Нельсон и говорил капитану Китсу, особой сложностью не отличался. Нечто в этом роде — внезапная атака, экспромт — привело Родни и Худа к успеху в Битве Святых (1782 год) и самого Нельсона у мыса Сен-Винсен (1797 год). Нельсон намеревался атаковать корабли противника в центре и с тыла, рассчитывая потопить их, прежде чем успеют прийти на помощь передовые суда. Мастерство и отвага его отлично подготовленных артиллеристов, стреляющих вдвое быстрее французов и испанцев, станут достаточной компенсацией за превосходство противника в численности. Что касается управления кораблями, когда из-за дыма не видно сигналов, никакой капитан не допустит ошибки, если только подойдет впритирку к противнику.

««Удар Нельсона» произвел на всех сильнейшее впечатление, — удовлетворенно пишет он Эмме. — У иных катились слезы из глаз, не последовало ни единого возражения. «Нечто небывалое! Неповторимо! и так просто!» — повторяли все, начиная от адмиралов и кончая старшими офицерами. «Все должно получиться, лишь бы враг не ускользнул. Вы среди друзей, милорд, и этих друзей заражает ваша вера в успех». Не исключено, найдутся и Иуды, но большинство, несомненно, рады иметь меня своим командиром».

До и после обеда, пока матросы покрывали борта кораблей желтой краской, а орудийные порты — черной, Нельсон занимался официальной и частной перепиской. Однажды он просидел за столом, не поднимаясь, семь часов подряд, последствия чего не замедлили сказаться: на следующее утро, в четыре, он проснулся от столь знакомых ему «кошмарных спазмов», принимаемых им за сердечный приступ. Корабельный врач мистер Битти диагностировал несварение желудка.

Накануне на ужине у него присутствовал адмирал Коллингвуд. В надежде замять неловкость, связанную со смещением с поста командующего, Нельсон еще из Лондона послал Коллингвуду дружескую записку: «Дорогой Кол, скоро увидимся. Надеюсь, Вы согласитесь стать моим заместителем. А флагманом Вашим вместо «Дредноута» будет, если не возражаете, «Монарх»».

Но Коллингвуду не особенно нравился «Монарх», как, впрочем, и его капитан, Эдвард Ротерхэм, сын врача из Нортумберленда, который, по слухам, впервые вышел в море на угольщике. Вряд ли также он был в восторге от того, что на посту командующего флотом его сменяет человек, восемью годами его моложе и не могущий похвастать большим опытом. Однако же Коллингвуд был не из тех, кто выказывает недовольство; что касается Ротерхэма, он почти сразу обнаружил готовность принять категорическое заявление Нельсона: «перед лицом общего противника все англичане — братья» и ни о каких «самолюбиях» не может быть и речи.

Точно так же удалось Нельсону сгладить острые углы в отношениях с пожилым господином — сэром Робертом Кэл-дером, бывшим заместителем Коллингвуда, отозванным в Лондон, где его ожидал суд военного трибунала в связи с неудачной попыткой перехватить де Вильнева на пути из Вест-Индии. Кэлдер, человек обидчивый и упрямый, был уверен, что обвинить его не в чем, и сам потребовал расследования. Более того, Кэлдер считал — он заслуживает не порицания, а похвалы за захват двух судов де Вильнева, и даже написал лорду Барэму письмо с просьбой не забыть о его племяннике, воздавая ему, Кэлдеру, заслуженные почести. Теперь он настаивал на скорейшем отплытии в Англию в сопровождении двух капитанов, готовых свидетельствовать в его пользу. Идти Кэлдер намеревался на девяностопушечнике «Принце Уэльском». Однако Нельсону с этим судном расставаться совсем не хотелось. Кэлдеру он сочувствовал, в разговоре сказал: он и сам, имея в своем распоряжении столь малые силы, вряд ли справился бы с задачей лучше, и тут же попытался уговорить его пересесть на судно поменьше. Кэлдер, однако, настаивал на «Принце Уэльском», и когда из Англии подошел другой трехпалубник, Нельсон уступил, утешая себя следующим: даже если сочтут, что «как офицер он совершил ошибку, по-человечески поведение (его) по отношению к собрату-офицеру, попавшему в беду, будет понято правильно. Так мне велит сердце, и все остальное не имеет значения».

С потерей «Принца Уэльского» в распоряжении Нельсона осталось двадцать семь боевых кораблей, большинство из которых, как и у противника, было вооружено семьюдесятью четырьмя орудиями. Время от времени какое-нибудь из судов уходило в Гибралтар за провизией и пресной водой. Порой Лондон посылал подкрепление. Например «старый добрый «Агамемнон» под командой храброго, неукротимого друга — капитана Берри. «Ну вот и этот чертов олух Берри явился! — радостно воскликнул Нельсон. — Теперь можно и повоевать».

Жаль, конечно, но «Агамемнона» не сопровождали фрегаты, которых ему недоставало и в прошлом. Как-то Нельсон даже сказал лорду Спенсеру: когда он умрет, в сердце его отпечатаются слова «Требуются фрегаты». Теперь же он писал: «Меня чрезвычайно беспокоит отсутствие достаточного количества глаз. Надеюсь, адмиралтейство не замедлит сделать меня более зрячим. Последняя неудача связана с недостатком фрегатов. Не дай Бог, это опять повторится».

Нельсон знал — в распоряжении противника имеется тридцать три боевых корабля: восемнадцать французских и пятнадцать испанских. К численному преимуществу врага Нельсон относился спокойно, но его сильно беспокоило возможное отсутствие данных о маневрах и предполагаемых намерениях де Вильнева.

Впрочем, последнего в то время уже сменил другой, старший по званию офицер — адмирал Розили. Так распорядился Наполеон, в глазах которого де Вильнев стоял теперь очень низко. Летом император рассчитывал, что тот вырвется из Феррола, соединится с военно-морскими силами, базирующимися в Бресте, и войдет в Ла-Манш, позволив тем самым осуществить давно чаемое вторжение в Англию. Но теперь время было упущено. Австрия и Россия вступили в войну на стороне Англии, и Великую Армию пришлось перебросить с западного побережья Франции в Германию. Соответственно франко-испанский флот получил приказ проследовать в Средиземное море, высадить десант в Неаполе и продолжить путь в Тулон. Де Вильнев, с точки зрения императора, с такой задачей справиться должным образом не мог, и потому его заметили на Розили. Однако с последним случилась беда — экипаж, в котором он ехал, опрокинулся, и Розили пришлось задержаться в Испании. Де Вильнев решил отплыть, не дожидаясь появления преемника. У него от души отлегло, когда выяснилось — вместо Ла-Манша идти предстоит в Средиземное море, что позволит избежать сражения, выиграть которое, с его точки зрения, невозможно: экипажам французских кораблей не сравниться в боевой выучке с противником, и к тому же он лишился многих офицеров, либо уничтоженных революцией, либо вынужденных искать убежища за океаном. «Двадцати (английских кораблей) с нас будет вполне достаточно, — писал де Вильнев военно-морскому министру Франции. — Наша тактика ведения боя устарела. Мы умеем лишь выдерживать строй, а противнику только этого и надо».