Читать книгу "Андрей Беспамятный. Кастинг Ивана Грозного - Александр Прозоров"

— Так я же в гостях был!

— Не отправил в людскую почему? — Прасковья, неожиданно оказавшаяся твердой и цепкой, сверлила его глазами. — Вот видишь, боярин. И молвить тебе нечего.

Она отвернула голову и тут же обмякла.

— Нет никакой татарки, милая моя, — улыбнулся Андрей. — Нету. В Москве я ее оставил. Краше тебя все равно никого в этом мире нет. А еще по дороге домой я с Ильей Федотовичем говорил. О том же и говорил. Что люба ты мне и замуж хочу взять.

— Правда? — Голос девушки задрожал. Она снова повернулась к нему, в глазах сверкнули слезы. Прасковья протянула руку и коснулась его щеки. Хотя девушка и стояла в одной груботканой рясе, но ладошка оказалась неожиданно теплой.

— Правда.

— Нельзя! — резко развернулась девушка.

— Но почему?! — успел Матях ухватить ее за рукав.

— Нельзя. Батюшка мой умер, сестра в неволе мается, а я здесь в счастии проживать стану? Нельзя этого, неправильно! Пусти!

Она вырвала одежду, немного отбежала, резко остановилась, оглянулась. Потом вернулась назад:

— Вот, возьми… — Она достала из широкого рукава жемчужную сеточку и протянула Андрею. — Возьми, твоя она.

— Нет, — покачал головой Матях. — Твоя. Тебе подарена. От чистого сердца. Пусть у тебя и остается.

— Спасибо, боярин Андрей… — Белица спрятала подарок обратно.

— Прасковья…

— Нет, не нужно! — испуганно вскинула руку девушка. — Не говори ничего, не мучай меня. Не рань душу… — Прасковья осенила боярского сына широким крестом: — Благослови тебя Господь! Прощай.

Она развернулась и побежала прочь.

* * *

Если Матях не загнал на обратной дороге коней, так только потому, что расстояние было не очень велико, а привычка менять основного скакуна на заводного, едва первый начинает задыхаться, успела войти ему в плоть и кровь. На этот раз у ворот его встретил Фрол, принял коней, тщательно отер их пучком соломы:

— Устали, бедные. Ну да ничего, зима долгая, работы мало. Отдохнете. Кстати, боярин, а сруб-то часовни Умиловской я уже поднял. Осталось только под крышу подвести. Тоже к весне управлюсь.

— Молодец, — буркнул Андрей и ушел в дом.

Вот так, одно к одному. По весне ярыга с семьей, похоже, свалят. Дом останется пустым, за скотиной смотреть некому, стряпать-стирать — тоже. Варвара прячется, на глаза не попадается. Только по тому и известно, что не пропала с деревни — так это по снеди, что ежедневно появлялась на столе. Значит, готовит пока…

Получается, хотел он здесь развернуться, лесопилку поставить, мастерскую какую-нибудь, в которой его опыт человека из будущего пригодится, а в итоге — даже то, что раньше имелось, и то разваливается.

Матях прихватил лук, колчан, лисий хвост и отправился на улицу.

— Боярин Андрей! — Ефрем на взмыленном коне появился на дороге в тот самый миг, когда хозяин дома вышел на крыльцо. — Боярин, седлай коней! Илья Федотович тебя зовет! Государь волость Вятскую исполчает, в поход идем. Война!

И от этого жутковатого слова боярский сын Андрей Беспамятный, к своему собственному изумлению, испытал огромное облегчение. Проблемы с Прасковьей, хозяйством, ярыгой, Варей и прочая ерунда мгновенно укатились куда-то далеко на задний план, на них можно больше не обращать внимания. Конь, бердыш да переметная сума — вот все отныне его заботы. А остальное…

Вернемся — тогда и будем посмотреть.

* * *

Зимний путь для любого пешего и конного похож на летний не больше, нежели июньская жара — на крещенские морозы. Все тропы, тракты, проезды покрывает толстый слой рыхлого, мягкого, невесомого — но совершенно непроходимого снега, что в полях местами скрывает человека по пояс, а в лесах, меж поскрипывающими на ветру деревьями, и вовсе по грудь. Пару раз снегопад нагрянул, и коли между ними несколько саней по дороге не прошло — все, до весны о ней можно забыть напрочь.

Зато реки и ручьи, что раньше разве свежей водой радовали, а чаще — заставляли давать изрядные круги в поисках брода, теперь превращались в дороги прочные, ровные, без ям и косогоров, тянущиеся едва ли не к каждой деревне али выселкам. Снегов глубоких на льдах не бывает — ветер с ровной поверхности все под крутые берега да к густым зарослям сносит, о мостах и гатях заботиться не нужно. Иди да иди. Только мест темных берегись — там и промоина случиться может.

Вот и Илья Федотович в этот раз проторил дорожку мимо рощи да через засеянное озимыми поле токмо до Еранки — там полусотенный отряд кованой рати свернул вниз по течению и пошел, пошел широкой походной рысью. Первыми, разбивая целину, двигались четверо воинов. Хотя снег и не поднимался выше колена, однако же их коням было тяжелее прочих. Потому каждые две-три версты головные ратники сменялись на тех, кто шел вторыми — и в этой планомерной замене не делалось исключения ни для кого, даже для боярина Умильного и Андрея. По уже рыхлому, частично раскиданному копытами, частично утоптанному снегу полз обоз из пятнадцати саней, треть которых была загружена сеном, а остальные — воинскими припасами: снаряжением и оружием. Последними трусили налегке заводные лошади, по две для каждого воина, — табун изрядный, а потому для присмотра за ними Илья Федотович прихватил пятерых страдников, которых отдал под команду однорукого, но опытного Касьяна. Ерань, Лобань, Кильмезь, Вятка — отряд двигался ходко. Путь по реке хоть и извилист, зато ни в тупик забрести, ни заблудиться на нем невозможно. Шуршат полозья, ярко сверкают снега, умножая солнечный свет в несколько раз, отчего мир вокруг кажется куда как более ясным и красивым. По вечерам ратники грелись у жарких костров, целиком зажаривая на них баранов или годовалых свинюшек, потом заворачивались в толстые волчьи и медвежьи шкуры, сохраняющие тепло в самый лютый холод, зарывались в сугробы, как в перину, а поутру снова трогались вперед.

Хорошо воевать зимой. Броня плечи не давит: и рубаху наденешь, и поддоспешник толстый войлочный, и панцирь, и налатник сверху — а все равно не паришься, не хочется скинуть все это на обозную повозку, хоть немного налегке проехать. Не нужно давиться весь поход солониной да вяленым или сушеным мясом — собрал на сани несколько полтей убоины да кур с гусями, рыбы мороженой, и опасаться ни к чему, что стухнет все это али черви сожрут. Грязи нет, дождей не случается, в топь не забредешь. Хорошо. А что убить могут — так кто же за смертью в походы идет? За добычей идут, за славой, зa честью. Родине и Богу служить идут, удаль молодецкую показать, мужчиной себя почувствовать. А Старуха с косой — она все одно где-то рядом завсегда бродит. Кого в пруду рядом с домом водой накроет, кого в бане ударом хватит, кого коликами в могилу сведет, кого покормит чем ненужным за обедом. А уж как мор в гости заглянет — такой урожай для смерти соберет, что никакой самой жестокой сече и не приснится. От смерти под одеялом не спрячешься и подвале не отсидишься. Так чего бояться?

За пять дней отряд добрался до Камы, спустился по ней к Волге и, повернув направо и миновав Казань, на восьмой день вошел в высокие сосновые ворота Свияжска.