Читать книгу "Свет вечный - Анджей Сапковский"

Семейный съезд в Стерцендорфе проходил на удивление спокойнои слаженно. Благополучно и в темпе, достойном удивления, были улажены все дела,которые предстояло уладить. Заслуга этого, как казалось, полностью принадлежаладвум председательствующим съезда, которыми единогласно были избраны ГенрикЛандсберг, каноник немодлинской колегиаты, а также рыцарь Апечка, старейшинарода Стерчей. Без ожидаемых ссор был решен спор о меже, который четыре годавели Генрик «журавль» фон Барут и монастырь в Намыслове, который представлялворчливый монах. Не было всеми ожидаемой дикой авантюры между Морольдом фонСтерчей и Ланцелотом фон Рахенау, поссорившихся из-за якобы жульнической сделкизакупки скота. Гладко прошло с Грозвитой фон Барут и Беатриче фон Фалькенгайн,которые поссорились в результате взаимного оскорбления непристойными словами.Принял извинения чашник Бертольд де Апольда, много лет сердившийся на ТомасаЭйхельборна за несоблюдение договора женитьбы детей. Это последнее дело сильно,очень сильно обеспокоило Парсифаля фон Рахенау. Парсифаль прибыл на съездвместе с отцом, господином Тристрамом фон Рахенау, и отец тут же началлюбезничать с Альбрехтом Гакеборном, хозяином Пшевоза. Не было секретом, чтохозяин Пшевоза хлопотал о родственных связях с семьей Рахенау и клонит к тому,чтобы выдать свою дочь Сюзанну именно за Парсифаля.

Самого же Парсифаля Сюзанна Гакеборн нисколько напривлекала. Парсифаль каждый раз, когда имел возможность подумать, думалглавным образом о светловолосой Офке, дочери Генрика Барута из Стадзиска.Впрочем, Офка присутствовала на съезде, ее вместе с остальными девушкамиопекунки посадили в женской светлице и заставили вышивать на пяльцах.

Два дня пролетели незаметно, осталось только одно дело, делотрудное, которое серьезно поссорило роды Бишовсгеймов и Стерчей. О согласии,казалось, нельзя было даже и мечтать. Но председательствующие каноник Генрик иАпечко Стерча имели головы не для украшения. Чтобы успокоить атмосферу каноникпрочитал долгую и нудную молитву на латыни, а Апечко предложил отслужитьпоминальную мессу за упокой душ родственников и друзей, погибших в сражениях заоборону веры с гуситами, в частности, Гейнемана Барута, Гавейна Рахенау,Рейнхарда Бишовсгейма и Енча Кнобельсдорфа, по прозвищу Пучач. Траурныецеремонии продолжались день и ночь. Возобновление совещаний пришлось на времяотложить, пока все плакальщики не пришли в себя.

Парсифаль Рахенау в попойке участия не принимал, молодым инеопоясанным этого, правда, не запрещали, но и не поощряли. Так что Парсифальпредпочел сделать обход валов и конюшен. Вдруг к огромному изумлению он увиделсвоего приятеля, Генрика Барута, по прозвищу Скворченок, который резво шел в егосторону и вел…

Свою кузину. Светловолосую Офку фон Барут.

– Представляю, – выдохнул тяжело дышащийСкворчонок, многозначительно при этом подмигивая, – моего приятеля итоварища по оружию Парсифиля фон Рахенау, сына господина Тристрама из Букова.Скажу тебе, Офка, нет более отважного, чем он. Скажу, не хвалясь, я тоже противчехов воевал, ба, пришлось иметь дело с чародеями и чародейками… Но он! Неповеришь! Он против орд еретика Амброжа ставал под Находом вдвоем со мнойпротив ста. А на стенах Клодзка, ха, ты не поверишь, девушка! Хоть и раненный иистекающий кровью, он бесстрашно чинил сопротивление кацерам, штурмовавшимКлодзк. Сам пан Пута из Частоловиц потом его обнял.

На щеках выступил карминовый румянец. И дело было даже не втом, что Скворчонок врал, как по нотам. Парсифаль просто не мог не зарумянитьсяпри виде панны, ее больших ореховых глаз и вдернутого, усыпанного веснушкаминоса. Это были самые прекрасные веснушки, которые Парсифаль видел в жизни.

– Я вас оставлю, – быстро сказалСкворчонок. – Поговорите себе. А меня ждут важные дела.

Они остались сами. А Парсифаль, который еще минуту назадготов был отблагодарить приятеля половиной царства, сейчас чувствовал, чтоохотно расквасил бы ему нос. Потому что, хотя он сильно хотел, но не мог себяпобороть и выдавить из себя какое-нибудь слово. Уверенный, что панны слушаюттолько гладкую речь трубадуров и странствующих рыцарей, он сейчас чувствовалсебя последним дураком.

Веял теплый ветер, во рву самозабвенно квакали лягушки.

– Вы были ранены, да? – прервала ужасную тишинуОфка, морща веснушчатый нос. – Покажите, где.

– Нет! – Парсифаль аж подскочил.

– Нельзя, – добавил он быстро, – хвастаться.Хвастун не достоин рыцарской перевязи.

– Но вы же бились?

– Бился.

– Тогда вы отважный? Смелый?

– Не годится хва…

– Посмотрим, правда ли вы такой смелый. – Офканаклонилась надо рвом. – О! Поймайте для меня ту лягушку.

– Лягушку?

– Я же сказала. Ту большую. Спасибо. А теперь съешьтеее.

– Что?

– Съешьте ее. Посмотрим, хватит ли у вас смелости.

Парсифаль сжал лягушку в кулаке. Зажмурил глаза. И открылрот.

Офка фон Барут сватила его за руку, выдрала лягушку и броилаее в воду. И покраснела, как вишня.

– Простите, пожалуйста, – наклонила онаголову. – Я не так хотела. Совсем не так. Правду обо мне говорят, что яветреная…

– Вы не… – проглотил слюну Парсифаль. – Вы неветреная, пани. Вы…

Офка подняла голову. Ее ореховые глаза сделались еще больше,чем были.

– Вы красивая.

Офка долго смотрела на него. А потом убежала.

Съезд возобновили, неразрешимый, казалось бы, спорБишофсгеймов со Стерчами закончился наконец соглашением. Парсифаль слушал спятого на десятое. Он был в ином мире. Видел сны наяву.

– Мы, Генрик Ландсберг, схоластик немодлианскойколегиаты, всем верным Христа, к которым дойдет этот документ, удостоверяем,что Бургард Менцелин, управитель принадлежащего господину Гюнтеру фонБишофсгейму имения в Нивнике, был лишен жизни Дитером Гакстом, аримигеромгосподина Вольфгера фон Стерча. За это преступление господин фон Стерча и ДитерГакст согласились уплатить в пользу семьи убитого искупительную сумму вутвержденном свидетельствующими господами рыцарями размере сорока гривен. Крометого, сумму пять гривен получит церковная парафия в Нивнике. Позванный напомощь хирург не получит ничего, поскольку помощь не принесла никакогорезультата. На знак согласия на месте преступления за счет средств упомянутогоармигера Гакста будет воздвигнут искупительный крест, на котором будет выкованоорудие преступления, то есть топор. Тем самым достигается соглашение междусовершившим преступление и семьей убитого, а также упомянутыми господамирыцарями. Совершено шестого дня июня года Господня тысяча четыреста двадцатьдевятого.