Читать книгу "Солженицын. Прощание с мифом - Александр Владимирович Островский"

что в Париже вышел на русском языке первый том «Архипелага» (21).

Первые сведения о новой книге А. И. Солженицына, изданной за границей, появились на страницах советских газет уже 6 января 1974 г. Однако ее название не упоминалось, а содержание не раскрывалось (22).

7 января 1974 г. состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором присутствовали 15 человек: Л. И. Брежнев, В. Ю. Андропов, В. В. Гришин, А. А. Громыко, А. П. Кириленко, А. Н. Косыгин, Н. В. Подгорный, Д. С. Полянский, М. А. Суслов, А. Н. Шелепин, П. Н. Демичев, М. С. Соломенцев, Д. Ф. Устинов, И. В. Капитонов и К. Ф. Катушев. На этом заседании был специально рассмотрен вопрос «О Солженицыне». Мнения разделились: одни члены Политбюро считали необходимым привлечение писателя к судебной ответственности, другие — возможным ограничиться его высылкой за границу. Ю. В. Андропов принадлежал к числу последних[46] (23).

Если судить по «Рабочей записи заседаний Политбюро ЦК КПСС», было принято первое предложение (24), однако в окончательном тексте протокола этого заседания зафиксировано совершенно иное решение: «Ограничиться обменом мнениями» (25).

Только после этого 8 января на страницах «Правды» «Архипелаг» был назван своим именем (26). 13-го в «Правде» появилась статья «Гневное осуждение» (27), 14-го — статья И. Соловьева «Путь предательства» (28). 30-го по инициативе АПН Н. А. Решетовская дала интервью корреспонденту «Фигаро» Роберту Ляконтеру и назвала «Архипелаг» «лагерным фольклором» (интервью появилось в печати 5 февраля) (29). К начавшейся антисолженицынской кампании был привлечен и Н. Д. Виткевич, опубликовавший статью «Меня предал Солженицын» (30).

В связи с начавшейся против него кампаний А. И. Солженицын обратился к средствам массовой информации: 18 января он сделал «Заявление для печати» (31), 19 января — дал интервью корреспонденту журнала «Тайм» (32).

Трудно сказать, кто вмешался, но принятое 7 января решение Политбюро ЦК КПСС осталось на бумаге. А затем появилось новое решение о высылке А. И. Солженицына за границу. Все необходимые материалы для такого шага были подготовлены к 7 февраля 1974 г. (33). В этот день Ю. В. Андропов направил Л. И. Брежневу письмо, в котором, рассматривая возможность высылки Солженицына за границу, писал: «Если же по каким-либо причинам мероприятие по выдворению Солженицына сорвется, мне думается, что следовало бы не позднее 15 февраля возбудить против него уголовное дело (с арестом). Прокуратура к этому готова» (34).

На следующий день, в пятницу 8 февраля, в Переделкино, где находился А. И. Солженицын, позвонила Наталья Дмитриевна и сообщила: «приносили повестку из генеральной прокуратуры» с приглашением туда «к концу рабочего дня». Но, обратив внимание на то, что в повестке отсутствовал исходящий номер, т. е. она не была зарегистрирована, и не указана причина вызова (в качестве свидетеля или обвиняемого), Наталья Дмитриевна принять повестку отказалась (35). Утром в понедельник 11-го Александр Исаевич отправился в Москву, хорошо понимая, что в этот день вызов повторится (36). И действительно. Едва только он переступил порог квартиры на улице Горького, как здесь же появился новый посыльной из генеральной прокуратуры. Вместо того, чтобы расписаться в новой повестке, А. И. Солженицын приложил к ней свой ответ с отказом от явки (37).

На следующий день 12 февраля 1974 г. Александр Исаевич пустил в обращение свой манифест «Жить не по лжи», который содержал призыв к отказу от всякой лжи и пассивному сопротивлению (38).

В этот же день к вечеру А. И. Солженицын был арестован. Ему предъявили обвинение в измене Родине (39). В детальном описании своего второго ареста он особое место отводит пребыванию в знаменитой Лефортовской тюрьме (40).

В глаза бросаются два факта. Рассказывая о том, как он снова оказался за решеткой, А. И. Солженицын так передает свои стремления: «Не упустить номер на камере. Не заметил, как будто нету» (41). И действительно, он называет номера камер, в которых сидел в 1945 и 1946 гг., и не успел разглядеть номер своей лефортовской камеры. Между тем, как явствует из воспоминаний Александра Исаевича, менее чем за сутки он входил и выходил из камеры несколько раз (42). Да и у сокамерников можно было спросить ее номер, тоже забыл. Удивляет и другое. Александр Исаевич полностью перечисляет тех, с кем сидел на Лубянке в 1945 г., называет около 70 заключенных Экибастузского лагеря — и оказывается неспособным назвать двух своих сокамерников по Лефортово ни по фамилии, ни по имени («один — чернявый», «второй — белокурый») (43).

Уже вечером 12-го об аресте А. И. Солженицына сообщили западные радиостанции. Это событие вызвало глухой ропот среди интеллигенции в СССР и взрыв возмущения за рубежом. Никто не мог предсказать, что последует за этим. Невольно рождались самые худшие подозрения, у некоторых даже возникал вопрос: не есть ли это возвращение к 1937 г. (44)?

Вспоминая те дни, В. Н. Войнович пишет: «В Европе готовились массовые демонстрации и митинги у советских посольств. Советских представителей забрасывали гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Раздавались призывы жителей западных стран порвать все отношения с Советским Союзом. И вдруг…» (45).

«И вдруг — неожиданный потрясающий поворот сюжета… Продержав в Лефортове одну ночь, арестанта, живого, здорового, в казенной пыжиковой шапке, доставили на Запад прямо под ослепительный свет юпитеров» (46).

Все ограничилось лишением А. И. Солженицына советского гражданства и выдворением его за границу. «Некоторые, — ехидно замечает В. Н. Войнович, — потом завистливо иронизировали, что высылка Солженицына была гениально разработанной пиаровской акцией» (47).

Часть третья

Вермонтский затворник (1974–1994)

Глава 1

Как Ленин в Цюрихе

Письмо вождям

13 февраля 1974 г.

Из Москвы А. И. Солженицына доставили не куда-нибудь, а во Франкфурт-на-Майне, в тот город, где было опубликовано его первое «Собрание сочинений»!

У трапа самолета изгнанника ожидал представитель Министерства иностранных дел ФРГ Петер Дингес. За ним, вспоминает А. И. Солженицын, «подходит женщина, подносит мне цветок» (1).

Из аэропорта — в деревню, к Генриху Беллю.

По дороге их обгоняет полицейская машина, «велит сворачивать в сторону. Выскакивает рыжий молодой человек, — отмечает Александр Исаевич, — подносит мне огромный букет, с объяснением: «От министра внутренних дел земли Рейн-Пфальц. Министр выражает мнение, что это — первый букет, который вы получаете от министра внутренних дел!» (2).

А. И. Солженицын уверяет, что еще утром 13 февраля, находясь в Москве под арестом, он ожидал любого исхода и приготовился даже к расстрелу (3), а затем события развивались так неожиданно и с такой головокружительной быстротой, что буквально “за несколько часов” “вихрем” он перенесся из Лефортовской тюрьмы “к сельскому домику Генриха Белля под Кельном”(4).

Между тем, оказывается, еще до того, как его привезли под Кельн, Г. Беллю позвонили из Вены Э. Маркштейн, а из Цюриха Ф. Хееб и сообщили, что они “вылетают сюда” (5). Не успел Александр Исаевич переступить порог дома Г. Белля, как из Парижа “позвонил и Никита Струве“, но, пишет А. И. Солженицын, “я просил Струве лететь сутками позже прямо в Цюрих“ (6).

Что это? Опять случайность?

Журналисты