Читать книгу "Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли"

— Боюсь, ничего не выйдет. Я уже смотрел. Тяжеловато приземлился, преследуя мерзавца, и, должно быть, стер все его следы под окном. А потом он, похоже, держался гравия. Вообще никаких признаков.

— Уверены, сэр?

— Помогал учреждать Разведывательный корпус в 42-м.

— А. Я примерно в то же время помогал учреждать джерсийское Сопротивление.

И они обменялись острыми солдатскими взглядами — такими крепкие мужчины обмениваются в трудах Р. Киплинга.

— Тогда, сказали они, отпечатки пальцев или другие ниточки.

— Тут тоже не повезло. Горничная моей жены тщательно убралась в комнате, когда мы еще не проснулись. Услужливая сучка. Обычно ее пепельницу вычистить не заставишь.

— Неудача какая, э?

— Весьма. Но я не предполагаю, что у вас на Острове исчерпывающая картотека.

— Исчерпывающей ее назвать нельзя, это правда. Есть еще одно — пятна семени. Их, судя по всему, теперь умеют систематизировать, как кровь.

— Нет, — сказал Джордж.

— Если вы мне предоставите простыни дамы либо какую-нибудь одежду…

— Я сказал — нет.

— Быть может, врач взял образцы…

— Определенно, дьявол вас задери, НЕТ! — взревел Джордж, довольно-таки поразив всех нас.

— Да, разумеется, сэр. С этим связана определенная деликатность…

Джордж встал.

Сентенир заткнулся.

— Как, на ланч не останетесь? — произнес Джордж голосом XIX века. — Нет. Что ж, я вынужден поблагодарить вас за вашу помощь. Крайне любезно. Шляпы при вас не было? Нет. Прекрасный сегодня день, не так ли? До свидания.

Он закрыл парадную дверь — вполне мягко. Вернувшись в комнату, оглядел нас с видом, дескать, попробуйте только улыбнуться. Наконец, улыбнулся сам.

— Фраза, которая никак нейдет вам на ум, — осторожно начал я, — это «ебать эту старую крысу».

— Ебать эту старую крысу, — сказал он. — Добрая кавалерийская присказка. Кавалерия, в конце концов, сыграла немалую роль в современной жизни.

Сэм, похоже, очнулся от тяжкого забытья.

— А я бы съел старую крысу, — вымолвил он.

— В холодильнике была половинка холодной утки, — как бы извиняясь, сказал Джордж, — но, боюсь, я доел ее вчера вечером после вашего ухода. Соня не в состоянии готовить, а горничная не способна отличить «Агу»[40] от автоклава. Давайте съездим в бухту Доброй Ночи и поедим омаров.

— А Чарли туда впустят? — любезно осведомился Сэм. — То есть, он же все-таки выглядит чуточку farouche…[41]

Я задумчиво уставился на него. Язык его всегда был остер, но в последнее время Сэм, судя по всему, полоскал рот кислотой.

— Я схожу и переоденусь, — чопорно ответствовал я. — Будьте добры мне заказать. Я буду омариху средних размеров, разделанную и жаренную в сливочном масле, коего побольше, три картофельных крокета и салат из сердцевин двух кочанов латука. Салат я заправлю сам.

— Вино? — уточнил Сэм.

— Благодарю вас, как любезно. Выпью то, что предложите. Вы знамениты своим суждением в подобных делах.

За ланчем мы пришли к заключению, что сделать и впрямь можно немного, пока мы не соберем больше информации. Джордж учредил боевой фонд в размере £ 100: десять взяток по £ 5, соваемых садовникам и другим продажным работникам, которые могут держать ухо востро, и пять вознаграждений по £ 10 тем из них, кто принесет ощутимые данные. Награды крупнее, проницательно рассудил Джордж, скорее распалят воображение, нежели предоставят конкретные сведения.

Расстались мы в три; я, со своей стороны, — в том состоянии предполагаемой эвпепсии[42], в кое ввести способны лишь жареный омар и бутылка «Гевюрцтраминера», дополненные тем фактом, что Сэм, верный своему слову, действительно уплатил за вино.

Я поехал в Сент-Хелиер и библиотеку Музея «Сосьете Жерзэз»[43]. Говорят, заведение это частное, но я пробормотал на ушко имя многоученого Ректора, и во мгновение ока под ногами моими расцвели красные ковры.

Материал, мною искомый, распределен был широко и к отысканию труден, ибо я особенно не хотел прибегать к помощи библиотекаря, а когда я все же нашел материал, оказалось, что написан он большей частью на «патуа Жерзэ», а остальное — на древнем норманно-французском. Один пример на «патуа», я думаю, сообщит вам представление об ужасах этого языка: «S’lou iou que l’vent est quand l’soleit s’couoche la sethee d’la S. Miche, che s’la qu’nous etha l’vent pour l’hive». Означать сие должно, что направление ветра на закате Михайлова дня означает, каким будет господствующий ветер всю следующую зиму. Должен заметить, это весьма правдоподобно.

Я вывалился на вечернее солнышко к чудовищному строю туристов, и голова моя звенела от заумной информации. Ясно, что подобные научные изыскания — не для Маккабрея: тут потребен специалист. Вместе с тем, я теперь знал о Пэйснеле кое-что такое, чего не знала полиция. Например: и он, и его фарфоровая жаба действительно «к чему-то относились» — к тому, что должно было отмереть три сотни лет назад, почти столь же гадкому, как те, кто его выкорчевывал — или полагал, будто корчует.

Когда я прибыл на квартиру, Иоанны дома не было: играла в бридж, а сей ее порок не весьма энергозатратен для меня, благослови ее боженька. При стечении объявится дома очень поздно, и на проказы сил уже не будет.

Я написал в «Хэтчардз»[44] и попросил прислать мне экземпляр «Маллеус Малефикарум»[45], этого великого компендиума средневековых ужасов, — и особо, со множеством подчеркиваний, умолял их перед отправкой удостовериться, что книга эта — на английском.

Мы с Джоком — снова в дружественных отношениях — отужинали в кухне свиными отбивными, жареным горохом и картофельным пюре, заполировав трапезу «крок-мсье»[46] на случай приступа ночного недоедания.