Читать книгу "Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - Камин Мохаммади"

В городе пахнет: влагой и мхом.

Памятный момент в Италии: шопинг на рынке.

Итальянское слово месяца: nostrale[21].

Один из самых знаменитых музеев мира находился всего в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома: между моим мостом и Понте Веккио, на другом берегу Арно была галерея Уффици. В самом конце Понте Веккио через реку перекинулась длинная галерея арок, чьи каменные опоры будто бы раздваивались, отражаясь в воде. Над арками был еще один ярус – вереница окошек, тянувшаяся через реку и по набережной, к величественному комплексу палаццо Питти. Коридор Вазари был построен для того, чтобы Медичи могли переходить из одного дворца в другой, на противоположном берегу реки.

Джузеппе рассказал мне, что раньше на Понте Веккио стояли мясные лавки, но запах скотобойни мешал Медичи наслаждаться прогулкой по Коридору Вазари. Был издан указ, согласно которому торговать на мосту имели право только ювелиры, – и до сих пор это оставалось неизменным.

Дворец Уффици, в отличие от примыкающих к нему зданий, выступал в сторону реки, демонстрируя три великолепные арки со статуями и классическими дорическими колоннами – одой, воспетой Вазари этрусскому классицизму. Издалека люди, снующие по лоджии, были похожи на армию деловитых муравьев.

Флоренция казалась мне не городом, а скорее деревней с населением меньше полумиллиона человек. И хотя везде уже можно было видеть туристов, я знала, что в теплые месяцы они наводнят город толпами и на каждого местного жителя будет приходиться по семь иностранцев.

Может быть, Флоренция и вправду была деревней, но деревней с изысканной архитектурой эпохи Возрождения, которая дала миру величайшие произведения живописи и архитектуры, а также ввела банковскую систему со своей собственной валютой в виде флоринов – первых монет в Европе. Даже мода родилась именно здесь – как неизбежный плод любви флорентийцев к искусству и коммерции. Ткань, изготовлявшаяся из шерсти тосканских овец, так чисто промывалась в мягких водах Арно и так качественно выкрашивалась, что Флоренция эпохи Возрождения превратилась в текстильную столицу Италии. Чувство стиля и по сей день присуще флорентийцам: именно здесь в пятидесятые годы прошлого века решили проводить Неделю высокой моды – задолго до того, как в семидесятых Милан перехватил пальму первенства. И пусть это была деревня, но в усыпальницах ее церквей покоились люди, чьи имена знали во всем мире: Микеланджело, Галилей, Лоренцо Медичи, Макиавелли и даже Лиза Герардини – та самая Мона Лиза.

Вскоре после приезда я оформила карту «Друг Уффици», которая за годовую абонентскую плату давала мне право на вход во все государственные музеи без очереди и предварительного бронирования. Несколько дней я бродила по просторному, заполненному людьми внутреннему двору и колоннадным галереям Уффици в поисках офиса по продаже карт. Наконец нашла, и мне назначили встречу там же, через три недели. Когда я спросила, почему нельзя просто заполнить заявку на месте, сотрудница офиса посмотрела на меня так, словно я попросила ее воскресить Микеланджело, чтобы встретиться с ним.

– Нет-нет, невозможно сейчас, – ответила она так, будто причина была очевидна. – Вы должны вернуться первого февраля. Часы работы с десяти до пяти, но с двенадцати до четырех мы закрываемся на обед…

В назначенный день сотрудница неохотно вручила мне карту с моим именем. Казалось, руководство Уффици всеми силами пыталось отбить у людей всякое желание приобрести карту свободного доступа, – и я не могла их за это осуждать. Возможно, для флорентийцев, которых и так было в несколько раз меньше, чем туристов, это был просто лишний способ борьбы с захватом собственного города.

Окрыленная победой, я вприпрыжку вбежала в галерею, радостно проскочив мимо очереди и вручив свою карту. Оказавшись наконец в вожделенных залах, я почувствовала внутри тот же трепет, как и в Лондоне, когда мне было семнадцать и я впервые попала в ночной клуб. Я бродила по знаменитым коридорам безо всякой продуманной стратегии, пока не оказалась перед величественным полотном «Рождение Венеры» Боттичелли, от которого, казалось, вся стена была озарена золотистым светом. Я села на стул перед ним. Мне больше никуда не хотелось идти – только смотреть, изучая до мельчайших деталей, впитывая в себя эти цвета и свет. Целительная сила искусства. Не это ли имел в виду Старый Роберто, когда сказал: останься, и пусть красота исцелит тебя?

Вместе с февралем в город ворвался леденяще-холодный ветер, и, проснувшись однажды утром, я, поеживаясь, обнаружила, что отопление не работает. Тем же утром у пекарни я встретила Джузеппе, и он обещал прислать мне Гвидо, старого слесаря, которому принадлежала одна из мастерских на нашей улице. Сан-Никколо изобиловала мастерскими и студиями художников – старомодными даже по меркам Флоренции.

Я уже видела Гвидо: каждый день он приходил в «Рифрулло» и громко разговаривал с Паваротти или же выкрикивал указания своему молодому помощнику, при этом выразительно жестикулируя. Этот грузный мужчина с седыми волосами и изможденным лицом был неотъемлемой частью повседневной жизни Сан-Никколо. Вот и теперь, в семь часов вечера, он, тяжело дыша, поднимался по ступенькам к моей квартире в сопровождении своего симпатичного помощника.

Когда они позвонили в дверь, я как раз болтала по «Скайпу» с Киккой – бесплатный Wi-Fi каким-то чудом не пропадал. Кикка была моей ближайшей подругой уже больше пятнадцати лет, с того самого момента, как мы познакомились в Лондоне. С ней я делилась всем самым важным в своей жизни за последние два десятилетия. Вечеринки, счастье и слезы, проблемы с гардеробом – через все это она прошла вместе со мной.

Кикка была родом из Рима – красивая, черноволосая и черноглазая, стройная и спортивная с естественными кубиками на прессе, неизменно производившими на меня впечатление. У нее был безупречный вкус во всем: одевалась она ярко, элегантно и с изюминкой, даже еду сервировала красиво, а дом ее являл собой эклектический храм, где хранились сувениры из многочисленных поездок. Кикка была само воплощение концепции bella figura, задолго до того как я о ней узнала.

Недавно она открыла для себя еще одно увлечение: танго. И хотя Кикке было уже под сорок и никогда прежде ей не приходилось заниматься танцами, всего через несколько месяцев занятий она с присущей ей легкостью начала профессионально выступать на лондонской сцене. Вскоре эта страсть привела ее в Аргентину, а по возвращении она заявила, что намерена переехать в Буэнос-Айрес, как только продаст свою лондонскую квартиру.

Когда Кикка сообщила об этом решении, я проплакала целый месяц, не представляя, как буду жить без нее.

А вскоре и сама снялась с якоря и отправилась не куда-нибудь, а на родину Кикки. Может быть, я еще и потому так торопилась уехать во Флоренцию, что не хотела провожать Кикку. В конце концов, я уехала из Лондона раньше ее – когда я оказалась во Флоренции, Кикка все еще готовилась к переезду.

Теперь, когда Гвидо постучал в дверь, я оставила видео включенным, чтобы Кикка помогла мне общаться с ним. Я пригласила его войти, проводила на кухню и указала на компьютер с лицом Кикки во весь экран. Когда она заговорила с ним по-итальянски, брови его удивленно взлетели вверх и он хмыкнул.