Читать книгу "Тайна русского путешественника - Юлия Алейникова"

— Ни малейшего, господин премьер-министр.

— В Зайсане, мой дорогой. На границе Китая. Этот господин мечтает, преодолев пустыню Гоби, добраться до Лхасы.

— Тибет? Но еще ни одному европейцу не удалось попасть на территорию Тибета. Далай-лама и цинские регенты этого не допустят!

— Мой дорогой Кори, мы с вами не можем знать, что допустит и чего не допустит Далай-лама. Мы можем лишь утверждать, что наши с вами попытки проникновения в Тибет с треском провалились. Даже наши хитроумные пандиты и те спасовали, сколько я помню, лишь один из них смог вернуться из предпринятого путешествия живым.

— Да, но почему вы считаете, что русские достигнут большего успеха в своем предприятии?

— Кори, это так очевидно! Китайские власти не простили нам победы в опиумной войне, а в Индии достаточно подданных Далай-ламы, которые доносят ему о некоторых недовольствах, имеющих место быть среди ламаистского населения. И в то же время территории Центральной Азии, недавно присоединенные к России, в большой мере населены адептами ламаизма. Далай-лама вполне может счесть полезным для себя наладить дружественные сношения с царем Александром. А наша задача, в свою очередь, этого не допустить.

— Но я не представляю, как это возможно. Мы не имеем никакого влияния на Лхасу. И даже регенты императора Гуансюй для нас недосягаемы. — Озабоченность Кори явственно читалась на его обычно скучном и невыразительном лице.

— Вы меня удивляете! — сердито буркнул в ответ Дизраэли, раздраженный непонятливостью обычно весьма сообразительного помощника. — Используйте проверенные методы, разошлите наших агентов по пути следования экспедиции, не жалейте средств. Местное население должно быть уверено в том, что русские… — он пощелкал пальцами, словно помогая дельной мысли поскорее оформиться, — желают похитить Далай-ламу. И, кстати, было бы неплохо лишить их возможности закупки продовольствия на территории Внутренней и Внешней Монголии. Надеюсь, это вам по силам? — постукивая пальцами по подлокотнику кресла, поинтересовался Дизраэли, одаривая своего секретаря чуть презрительным взглядом. — Не жалейте денег, на наше с вами счастье, китайские чиновники так же алчны, как и прежде. Подкупайте проводников, распускайте слухи. Свяжитесь с лордом Литтоном и подготовьте записку в Форин-офис, пусть тоже поработают. Если русские проникнут в Тибет и сумеют взять его под свой контроль, они буквально возьмут нас за горло. Мы не можем этого допустить. Действуйте, Кори. Действуйте немедленно! Обо всех новостях, связанных с экспедицией Пржевальского, докладывайте немедленно. И да, — спохватился он, останавливая пятившегося к дверям кабинета Кори, — я не буду сильно страдать, если господин Пржевальский в этой экспедиции погибнет. Согласитесь, преодоление Гоби, да еще неведомых науке горных хребтов и перевалов, — дело рискованное… — Дизраэли мечтательно улыбнулся, прикрывая глаза.

Успех путешествия в таких диких странах, какова Центральная Азия, много, даже очень много зависит от таких условий, которые невозможно определить заранее. Необходимо рисковать, и в этом самом риске кроется значительный, пожалуй, даже наибольший шанс успеха.

Н. М. Пржевальский

— Ну что ж, друзья, с Богом! — стоя перед построившимся в шеренгу отрядом, перекрестился Пржевальский. — И пусть их там дипломаты ведут переговоры, торгуются из-за Кульджи, наше дело — исследование новых земель во славу Российскую и на благо отчизны! — Эти несколько напыщенные слова у Николая Михайловича прозвучали просто и проникновенно, и, сказав свою коротенькую торжественную речь, он вскочил на коня и дал команду маленькому каравану трогаться вперед.

Двадцать первого марта тысяча восемьсот семьдесят девятого года на восходе солнца вереница из тринадцати всадников, двадцати семи вьючных верблюдов, небольшого стада баранов и нескольких приблудившихся собак тронулась в долгий, полный опасностей путь.

«Итак, мне опять пришлось идти в глубь азиатских пустынь! Опять передо мною раскрывался совершенно иной мир, ни в чем не похожий на нашу Европу! Да, природа Центральной Азии действительно иная! Оригинальная и дикая, она почти везде является враждебной для цивилизованной жизни. Но кочевник свободно обитает в этих местах и не страшится пустыни; наоборот, она его кормилица и защитница. И, по всему вероятию, люди живут здесь с незапамятных времен, так как пастушеская жизнь, не требующая особого напряжения ни физических, ни умственных сил, конечно, была всего пригоднее для молодечествующего человечества»[1].

Предгорья Тянь-Шаня. «Проводник-тургоут, взятый нами с Гашун-нора и плохо вообще знавший даже до сих пор направление пути, теперь окончательно сбился с толку, войдя в горы, не имеющие никаких резких примет для ориентировки. Тем не менее монгол не сознавался в своем неведении и водил нас наугад из одной пади в другую. Так, блуждая, сделали мы целый переход. На следующий день повторилось то же самое. Тогда я прогнал негодяя-проводника, который и раньше того не один раз обманывал нас, за что, конечно, получал должные внушения.

Вообще путешественнику в Центральной Азии редко когда удается иметь хорошего проводника. Обыкновенно бывает одно из двух: или плут, или дурак. Притом же тот и другой одинаково получают от китайцев приказания следить за тем, что мы делаем, не говорить ничего лишнего и возможно больше обманывать нас во всем, чего мы не можем увидеть собственными глазами. Поэтому все расспросы, в особенности про окрестную страну, ее производительность, быт населения и т. п., из десяти раз на девять приводят к совершенно отрицательным результатам. Даются показания ложные, а если проводник глуп, да притом еще усердствует отличиться перед своим начальством, то обыкновенно рассказывает совершенную галиматью».

— Оазис! Оазис! — подлетая к каравану и радостно размахивая нагайкой, сообщил Иринчинов. — Где Николай Михайлович? Впереди Хами, завтра к полудню можем дойти! — Подскакавший к Роборовскому казак с трудом сдерживал танцующую лошадь.

— Не спеши, Дондок, — делая очередную зарисовку гор, посоветовал Всеволод Михайлович. — На охоте он, они с Егоровым ускакали, к вечеру будут, а про Хами — это хорошо, хоть помоемся как люди, — почесывая карандашом загривок, посетовал поручик. — Два месяца в пути! У меня от грязи уже чесотка начинается. А, Эклон? Хочешь в баню?

— Хочешь, — отвлекаясь от съемки местности, кивнул Эклон. — Только откуда же в Китае бани? Дремучий ты человек.

— А как же они моются? Моются ведь?

— Моются. Вообще-то они народ чистый, но вот попариться не рассчитывай.

— Почему?

— Они в бочках моются. Большие такие, по самое горло. На дно бочки раскаленные камни кладут, чтобы воду нагреть, и — бултых, — не отрываясь от дела, пояснил Эклон.