Читать книгу "Лапти сталинизма. Политическое сознание крестьянства Русского Севера в 1930-е годы - Николай Кедров"

Ш. Фицпатрик относится к другому, нежели М. Левин, поколению ревизионистов. Отталкиваясь от идей концепции «культурной революции», американская исследовательница также пыталась объяснить сталинскую «революцию сверху» и ее последствия с позиции ее обусловленности социальными влияниями. Однако в отличие М. Левина фактором эволюции режима в анализе Ш. Фицпатрик выступает не само по себе крестьянство с его специфической политической культурой, а противоречия и борьба между различными группами сельских жителей. В частности, в книге «Сталинские крестьяне» Ш. Фицпатрик отмечает острые конфликты, которые сложились в советской деревне накануне коллективизации. По мнению американской исследовательницы, для села были характерны две линии общественной напряженности: 1) между зажиточными и бедными крестьянами и 2) между традиционно настроенными представителями старшего поколения крестьян и воспитанной в советском духе деревенской молодежью. Выдвинутый властью призыв к коллективизации сельского хозяйства послужил основой для эскалации этих конфликтов. В ходе кампании по раскулачиванию произошло изменение властных полюсов в деревне. К тому же коллективизация стала причиной массового исхода крестьян в города и таким образом повлияла на рост социальной мобильности в других сферах жизни общества. Однако это революционное наступление было недолгим. Уже решения II съезда колхозников-ударников (1935), на котором, как считает Фицпатрик, столкнулись программы действий сельских активистов, ратовавших за продолжение политики «революции в деревне», и ЦК партии, настаивавшего на стабилизации положения, свидетельствовали об отходе советской политической элиты от прежнего курса. В итоге, естественно, победила линия ЦК, а вместе с ним и крестьянство, сумевшее не только адаптироваться к политике власти, но отчасти адаптировать и саму эту политику, что обусловило отход от политики «культурной революции» в деревне. Еще в большей степени адаптация касалась сферы повседневной жизни деревни, где крестьяне, по сути, смогли приспособить под свои нужды саму колхозную систему[68]. В целом же книга Ш. Фицпатрик «Сталинские крестьяне» на сегодняшний день является наиболее полным комплексным исследованием истории российского села в 1930-е годы. Значительно дополняют и расширяют в отдельных вопросах наши знания о сталинской деревне труды канадской исследовательницы Л. Виолы, посвященные движению двадцатипятитысячников, социальному протесту в крестьянской среде, спецпереселенцам[69].

В целом, подводя итог изучению истории советского крестьянства 1930-х годов на сегодняшний день, можно отметить, что как в отечественной, так и в зарубежной историографии преобладало обращение к анализу социально-экономических и социально-политических аспектов проблемы. В силу этого на настоящем этапе приоритетной задачей крестьяноведческих исследований представляется изучение социокультурной эволюции жителей села. Эта задача особенно актуальна применительно к 1930-м годам, когда под влиянием коллективизации в жизни крестьян происходили необратимые перемены.

Историческая психология как отдельная область советской исторической науки возникла в 1960-е годы, после публикации работ Б. Ф. Поршнева[70]. Ее появление на горизонте исторических исследований, как и «ренессанс» аграрных исследований, отчасти было вызвано обращением к ленинскому наследию, когда В. И. Ленина пытались представить как своеобразного основоположника советской исторической психологии. Действительно, в своих работах он нередко обращался к анализу психологии широких масс, акцентируя внимание то на стихийности, то на сознательности их действий[71].

Именно из работ В. И. Ленина эти парные аналитические категории пришли в советскую историческую науку и стали одним из основных стержней при изучении социально-психологических явлений. Тем не менее основная заслуга в институциализации исторической психологии как отдельного направления исторических исследований в отечественной науке, несомненно, принадлежит Б. Ф. Поршневу. Именно он разработал аналитический аппарат и принципы, которые затем использовали ученые, обращаясь к историко-психологическим сюжетам[72]. Работы Поршнева можно рассматривать как одну из первых попыток антропологизации отечественной исторической науки. В одном из своих сочинений ученый писал: «Любая закономерность общественной жизни, любой акт, осуществляется через поведение людей». Порой Б. Ф. Поршнев даже критиковал основы основ исторического материализма с его экономической детерминированностью исторических явлений. Он утверждал: «Величайшая порочность экономического материализма состоит в претензии описать человеческую историю без всего субъективного. Между тем открытие марксизмом объективного требует не отбрасывать, а объяснять субъективное»[73]. Это были слова достаточно смелые для своего времени, но все же автор вынужден был сгладить противоречие, возникшее между своими идеями и одной из догм советского мировоззрения. С этой целью Б. Ф. Поршнев стал разделять человеческие общности на менее и более устойчивые. Для первых (например, классов), по мнению историка, характерна социально-экономическая основа, для вторых (социальные группы) — социально-психологическая. Эта типология послужила для Б. Ф. Поршнева и основой для классификации социально-психологических явлений, которые он также разделял на две группы. В первую из них он включал явления, связанные с традицией и характерные для отдельных классов, называя их понятием «психологический склад», во вторую — более изменчивые психологические явления, присущие «менее укорененным общностям» («настроения»). Также Б. Ф. Поршнев активно призывал историков к использованию лингвистических методов исследования, однако не переоценивал их как инструмент познания социально-психологических явлений[74]. Напротив, он даже скорее противопоставлял появляющимся тогда на Западе постструктуралистским теориям достижения нейрофизиологии, указывая на возможность внеречевых влияний на психику человека[75]. В целом идеи Б. Ф. Поршнева оказали значимое влияние на развитие советской исторической науки и социальных дисциплин.