Читать книгу "Степной ветер - Ирина Дегтярева"

Мишка впервые видел, чтобы отец согласился фотографироваться в казачьей форме. Видно, ему самому понравились черкеска и шашка. Кровь в нем казачья взыграла.

«Но что же это за порошок в газырях?» – вспомнил Мишка.

Корзинка переполнилась свежими овощами и зеленью. С плетеных боков свисали толстые перья лука, петрушка и укроп, сельдерей и морковная ботва. Поверх помидоров и огурцов лежали объемные плоды сладкого перца, зеленые и прозрачно-желтые.

Теперь Потапыч перебрался на клубничную грядку. Клубника уже отходила, а последние ягоды, как известно, самые сладкие. С грядки немытую ягоду тетка есть запрещала, но в этом вопросе, как и во многих других, Мишка гнул свою линию, и полный рот переспелых ягод повышал его самооценку, делал его взрослее и самостоятельнее в собственных глазах.

«Хочу – и ем», – думал он и следил, то и дело оборачиваясь, не идет ли тетка с хворостиной. А то самооценка самооценкой, а тылы оборонять надо.

Солнце напекло макушку, но Потапыч не обращал на это внимания. Он мыслями унесся далеко, как это почти всегда происходило с ним в огороде.

Ему пригрезилось, что в газырях припрятан был предприимчивым казачком, его предком, золотой песок, но он потемнел от времени. Эта идея так приглянулась Мишке, что он даже решил после обеда промыть порошок под краном в теткином решете для муки: там ячейки мелкие, порошок не утечет. Мишка видел в кино, как в похожем решете золотоискатели намывали в речке золотые самородки и золотой песок.

Отца, конечно, о газырях не спросишь, ведь ему, Мишке, вообще запретили подходить к черкеске, а не то что совать любопытный нос в таинственные газыри.

– Сидишь, да?! – зашипела Ленка из-за помидоров. – Я тут стою уже давно. Наблюдаю за тобой. Думаю, как ты не лопнешь! Все маме скажу!

– А я тебя не заметил. Ты сливаешься по цвету с помидорами, – уязвил ее Мишка и тут же увернулся от летящего в него помидора, подобрал его и уложил в корзинку. – Мерси, я этот спелый не заметил.

– «Замерсикал» он! – подбоченилась Ленка. – Ты английский сперва выучи, француз недоделанный! Гости уже пришли давным-давно, всех раков съели, а ты тут сиди, сиди, как жук клубничный. Ешь ее, ешь, пока у тебя диатез не начнется!

– Пиявка американская! – крикнул Мишка, схватил корзину и, высоко подкидывая тощие ноги над грядками, понесся на кухню.

На веранде за столом действительно сидели гости и во главе стола отец. Но, по-видимому, только сели, потому что Петр Михайлович объяснял:

– У нас, братцы, никто не пьет. Вот разве мой зять, Григорий Матвеевич, составит вам компанию. Вино свое, домашнее, но только для гостей.

– Думаю, Григорий Матвеевич тоже обойдется. – Тетка отодвинула от мужа рюмку подальше, возникнув из-за спины.

Она заметила Мишку с корзинкой.

– Тебя за смертью посылать! – зашипела она, утаскивая его на кухню, и почувствовала исходивший от него запах клубники. – Ну, я тебе задам!

Но Мишка вывернулся и оказался у стола.

– А это мой сын, Пота… – начал было отец и со смехом поправился: – Михаил. – Он чуть повел бровями, заметив, что Мишка в майке, а синюю футболку так и не надел.

– Почему же вы не пьете? – спросил один из гостей, парень в легкой бежевой рубашке с коротким рукавом. Рядом с ним на столе лежал фотоаппарат с массивным объективом. Длинные, волнистые, чуть золотистые волосы до середины шеи и курносый нос делали его похожим на изображение Иванушки-дурачка в детской книжке, которую Мишка зачитал до дыр, едва научившись складывать буквы в слова. – Это принципиальная позиция?

– Я – спортсмен. – Отец явно не хотел высказываться резче.

– Знавал я многих спортсменов, которые за милую душу… Только наливай. – Это вмешался гость постарше, полноватый, со смеющимися светло-карими глазами и полными губами, делавшими его лицо еще более добродушным.

Петр Михайлович был ему явно симпатичен со всей его семьей, и он подначивал по-доброму.

– В жизни хватает проблем, чтобы чем-то искусственно дурманить себе мозги. – Отец бросил мимолетный взгляд на Мишку. Тот уткнулся в тарелку с вареными розовыми раками, сравнявшись с ними по цвету. – Но это мой личный выбор. Я никому ничего не навязываю. Тем более, – он улыбнулся, – лошади не любят винный запах.

– Пап, а ты петь будешь? – вмешался Мишка.

– Да, правда, Петро, спой, – оживился глава поселковой администрации, седоусый Николай Иванович, с богатой седой шевелюрой, завивающейся крупными кольцами.

Петр Михайлович умел петь по-казачьи, играя голосом, слыша никому больше не слышную музыку. Его голос словно танцевал вокруг мелодии – то справа зайдет, то слева, то снизу, то сверху, при этом совсем не фальшивя. Песня становилась объемной и трогала часто до слёз, особенно тех, кто слышал такое пение впервые.

Ему вторили тетя Вера с дядей Гришей, оттеняя красоту его голоса. Дядя Гриша пел более высоко, задиристо.

Не для меня придет весна, Не для меня Дон разольется. Там сердце девичье забьется С восторгом чувств не для меня.

Не для меня цветут сады, В долине роща расцветает. Там соловей весну встречает, Он будет петь не для меня.

Не для меня текут ручьи, Журчат алмазными струя́ми. Там дева с черными бровями, Она растет не для меня.

Не для меня придет Пасха́, За стол родня вся соберется. «Христос воскрес!» – из уст польется. Такая жизнь не для меня.

А для меня кусок свинца, Он в тело белое вопьется. И слезы горькие прольются. Такая жизнь, брат, ждет меня!

При этом отец, как и все на хуторе, букву «Г» произносил мягко, почти на украинский манер, оттого песня звучала еще душевнее. Да и отцовская черкеска, которую он еще не снял, создавала ощущение, что к ним на веранду вдруг забрел казак из прошлого века.

Начинал он петь опустив голову, опершись одним локтем о колено, сидя боком к столу, а заканчивал вытянувшись в струнку, словно ехал на коне и в самом деле уже смотрел в лицо смерти. Мишку всегда немного пугала концовка этой песни, будто и правда отца в бою настиг «кусок свинца».

– А почему у вас такая необычная одежда? – спросил молодой. – Ведь у донских казаков вроде она синяя с красным, если я не ошибаюсь.

Мишка замер, прислушиваясь. Может, про газыри спросят.

– Наши предки с Кубани, – объяснил отец. – А у них черные черкески носили с красной рубахой, шаровары без лампасов и папахи укороченные – кубанки. Зимой – бешмет и башлык красный.

– Бешмет? – переспросил фотограф.

– Зимняя форма одежды из белого сукна. Каракулем подбивалась черным или темно-коричневым. Но бешмет у деда Мирона моль сожрала. Кубанка чудом уцелела.