Читать книгу "Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941-1945 - Михаил Сукнев"

— У-ух, сволочи! — выругалась наша гостья от всей души.

Но это были наши пулемётчики из другого дзота, роющие новый ход сообщения.

Гильману я доложил об этом вояже. Тот тоже всё понял, улыбнулся. И они вскоре в ночь ушли к переправе. На мой взгляд, рисковать такой женщиной мог только сумасшедший!

Время от времени я уходил в 3-ю роту в самый отдаленный дзот, в полном смысле тупиковый окоп с крышей из жердей и амбразурой в лог по ручью Бобров, который вдали время от времени переходили гитлеровцы с мешками, по-видимому цемента, к Заполью. Там были топкие места.

Здесь за несколько дней сидения я подстрелил одного офицера. Другого фрица продержал в холоднущей воде у гати около часа, но он всё же удрал сломя голову.

Один раз в то лето я увидел, как «очередь» немецких солдат в Заполье насиловала женщину, положив ее на низкую крышу погреба. Посмотрев в бинокль, засек ориентиры, дал из «Максима» очередь, стараясь не задеть женщину. Смотрю в оптику — фрицев будто ветром сдуло, а их жертва, одергивая юбку, тоже бросилась бежать, не поняв, откуда стреляли!..

Подкараулил как-то генерала-гитлеровца. Он стоял по пути из Заполья в Подберезье на проселке с офицером и разговаривал. Мне видны были генеральские золотые лампасы на галифе. Даю команду командиру взвода минометчиков Николаю Ананьеву, передав точные координаты цели. Тот бросил одну мину, но она, не долетев, разорвалась подле меня на бруствере, да так, что меня отбросило взрывной волной… Тогда я своему однокашнику по Свердловску объявил: «Молодец, а кошка дура!» — и ещё что-то в этом роде… Он, видите ли, вёел стрельбу трофейными минами, за неимением своих. Наш миномёт 82-мм калибра, а трофейные мины — 81. Дополнительный заряд — и веди стрельбу. А тут Ананьев «не рассчитал»…

* * *

В конце мая 1942-го в небе появились наши бомбардировщики-тихоходы без сопровождения истребителей. Со стороны Новгорода, от бывшего нашего военного городка Кречевицы, появились три «Мессершмитта» и за полчаса сбили все наши самолеты! Мы буквально выли при виде такого расстрела. Неужели командованию не было известно, что в Кречевицах есть аэродром с базированием истребителей, о чем знали у нас все командиры-танкисты, которые оставляли Новгород и этот городок при отступлении?!

В июне появились и наши истребители. Над нами на большой высоте завязался бой. Десяток немецких и столько же наших истребителей «скрестили шпаги»! Мы, пулемётчики, стоим у своего КП. Я — босой на горячем песке. Смотрим вверх. Если фриц отвалил, стреляем по нему из винтовок — впустую, но отводим душу!

Вдруг в воздухе слышится звон, и осколок, размером с охотничий нож, коснувшись моего чуба и чуть не задев нос, врезался в песок, пройдя между моими пальцами на левой ноге! Всего один сантиметр — и я был бы на том свете!..

Осколок прилетел с неба, где шёл отчаянный бой. Потом сбили немца. Он, спускаясь на парашюте, ловил свой ветер. Если его начинало относить к нам, то лётчик раскачивался в свою сторону, уменьшая парашют стропами. Но всё-таки его понесло в нашу сторону и за Волхов. Там его взяли в плен. Говорили, что сбит был немецкий ас-полковник. И когда ему показали, кто его сбил — девушку-истребителя, то он заплакал от стыда и позора.

* * *

Случались во время нашей обороны самые разные напасти и случаи. Волхов разлился по правобережью на несколько километров. Перевозка людей и грузов — лодками. И тут на наш «пятак» навалились полчища мышей-людоедов! Именно так. Стоит в блиндаже задремать, как тут же эта гадость старается тебя укусить за ухо! Всю зиму мразь отъедалась на убитых, усеявших своими телами всё в округе и на нейтралке. А тут всех прибрали… В блиндаже бойцы спят, а один дежурит, чтобы не покусали эти враги. Крыс тоже бегало немало. Этих стреляли из револьверов, пистолетов, травили, но всё впустую. И вдруг подошло к нам подкрепление: сотни, а возможно, и тысячи огромных лесных ежей, которых привлекли мыши как добыча. Идёшь по окопу, смотри под ноги: ежи, ежи, ежи…

Пошли сильные дожди. Стало сыро и холодно. В окопах грязь. Все пространство от леса до реки заполнили новые пришельцы — голубые лягушки. Тысячи! Бросишь такую вверх, и она на фоне голубого неба «исчезает». Таких мы в Сибири не видывали. Когда спала вода — на десятки километров в приволховских лесах, лужах стоял лягушачий «стон»…

* * *

В Лелявине остался без хозяев огромный серо-голубой котище. Васька — так я его назвал. Будто стал «пулемётчиком», шатался по всем землянкам и был везде «наш» — завтракает, обедает, ужинает. Считай, как сыр в масле катается. Однажды его ранило в ногу, я унёс кота в медсанвзвод к Герасимову. Вылечили. Опять рана — осколок проделал у кота в горбинке носа дырку, стал сопеть; тогда он самостоятельно побежал к Герасимову лечиться! Умница, а не кот!

Звук снаряда — он тотчас в блиндаже. Самолёты — тоже нам сигнал тревоги.

Лобанова кот не любил, как и тот его. Забегая в блиндаж, Васька прижимался ко мне, высматривал, что на столе, и, вдруг протянув лапу, хватал, что ему надо! Но это только когда не было здесь Лобанова.

Как-то прихожу в землянку и почувствовал аромат духов. Девушка?! Может, Мариам наведывалась? Не понимаем, откуда такие ароматы…

Однажды я караулил, как кошка мышь, фрица, наблюдая в оптику снайперской винтовки из амбразуры дзота за логом. Перевёл прицел на нейтралку. Не верю своим глазам. Подумал — заяц пробирается по минному полю противника, ан нет — Васька! Да так аккуратно — былинки не заденет. Шёл кот деловито от противника к нам! Под вечер он появился у нас ужинать, и от него снова веяло духами… фрицев… У них он завтракал, у нас ужинал. Немцы его ещё и духами обрызгают. О Ваське можно было бы сочинить рассказ для детей, но это не по теме…

* * *

Однажды под вечер в блиндаже при свете коптилки пишу домой письмо. Вдруг от 3-й роты слышны взрыв и звериный рев! Подумал — наверно, медведь или лось подорвался на мине на нейтралке. Снова тишина. Потом какая-то тяжесть надавила на накат и послышалось урчание. Точно, медведь на блиндаже! Выскакиваю, забыв, что пистолет остался на столе. Медведь бурый, здоровенный, без правой лапы, скатился с блиндажа — и в реку!

Хватаю на всякий случай винтовку из пирамидки у входа, перезаряжаю СВТ — пустой магазин! Вторая винтовка — тоже не заряжена! У пулемёта — ни души. Вот, думаю, санаторий, а не война!..

Медведь плыл вдоль берега, я бросал в него камни, чтобы уходил за Волхов. Потом рассказывали, что артиллеристы добили беднягу, медведя-калеку, и пустили его в котёл…

* * *

Ночью появляюсь в блиндаже у бойцов, будучи и командиром роты пулемётчиков, и позднее комбатом. Ко мне все внимание и радость в глазах: комбат жив, и мы выживем!

Я не читаю нотаций, не упоминаю об уставах, не делаю разноса нерадивым… Говорим обо всем: о доме, о Сибири, о России. О положении у нас и на фронтах, о котором я и сам не особенно информирован был — знал только то, что в газете, и то была она у нас раз в неделю одна. Дивизионная.