Читать книгу "Танки повернули на запад - Владислав Гончаров"

Невинная шутка Катукова обернулась не совсем удачно. А тут еще оказывается, что нет посуды под водку. Ординарец вываливает консервы в алюминиевую миску, моет банки с твердым намерением отбить заусенцы и превратить их в кружки.

От всех этих лихорадочных приготовлений мне делается не по себе:

— Бросьте, Армо, нервничать по пустякам. Михаил Ефимович пошутил — и только. Мы с ним сегодня условились ужинать в батальоне Кунина.

— Святая правда, — подхватывает Катуков. Прежде чем Бабаджанян успевает ответить, Катуков встает, затягивает на полушубке ремень, привычно сбивает папаху на затылок.

— Сопровождать не надо, — бросает он уже от двери, — и Стодолова тоже не надо в батальон посылать. Как-нибудь сами…

С чувством облегчения выходим наружу.

— Вот ведь как случается, — вздыхает Михаил Ефимович. — «Министерский» портфель возьмем?

— Обязательно!

Этот роскошный трофейный портфель, именуемый «министерским», Катуков берет с собой при серьезных визитах к армейскому или фронтовому начальству. Но сегодня он решил прихватить его, отправляясь в батальон Кунина.

Полная луна блестит на протоптанной сапогами и валенками тропке. «Эмка» здесь не пройдет. Мы отправляемся пешком. Катуков прячет в рукав сигарету, поворачивается ко мне:

— Ну чего, спрашивается, окурок таить? Лунища такая. До передовой три версты. Так нет же, прячешь. Привычка. Небось и война кончится, а будешь под полой зажигалкой чиркать.

— Не будешь. В ту же секунду от окопных привычек избавишься. Чужды они человеку…

Снег морозно скрипит под сапогами. Тени скользят по серебристому насту.

Из-за куста сонно-хриплый выкрик:

— Стой! Кто идет?

И не дожидаясь ответа, едва уловив русскую речь:

— Давай проходи.

В расположении батальона Кунина охранение более бдительно. Здесь посвистывают пули, по-ночному раскатисто ухают снаряды — не разоспишься.

После выхода отряда Бурды немцы никак не придут в себя: днем контратакуют, лезут в одном месте, в другом, а ночью возвращаются на оборудованные позиции, оставив впереди заслоны автоматчиков и поручив дежурным батареям тревожить русских.

Окопные бойцы даже отдаленно не напоминают солдат мирного времени, сияющих надраенными пуговицами и начищенными сапогами, придирчиво осмотренных старшиной перед увольнением в городской отпуск.

По вырытой в снегу неглубокой траншее, ссутулившись, медленно двигаются люди в шинелях, надетых поверх телогреек, в прожженных бушлатах и полушубках. На голове у кого мятая ушанка, у — кого — замасленный танкистский шлем, а то и растянувшийся шерстяной подшлемник. Лица, дубленые ветром, морозом, солнцем, копотью.

Взвод шел за ужином, вернее за обедом, который должны были доставить к двадцати двум часам. Однако обед еще не принесли, и солдаты, незлобно поругивая старшину, ложились на снег. Минута свободная — ложись, отдыхай. На войне не спят, на войне отдыхают, и то не каждые сутки. Хорошо, если удастся на ночь вырыть в снегу глубокую яму, прикрыть дно еловым лапником и из больших веток соорудить крышу. Тогда можно развести костер (ветки задержат искры, дым) и лечь возле него, тесно прижавшись друг к другу…

Подошел командир взвода. Доложил. Отличался он от своих бойцов, пожалуй, только возрастом — был моложе их. Да еще до отказа набитой полевой сумкой, висевшей через плечо.

Мы с Катуковым подсаживаемся к солдатам. Поначалу беседа не клеится. Не часто командир корпуса и его заместитель добираются до взвода. Солдат знает взводного, видит ротного, иногда — комбата. А тут — сразу два генерала.

Постепенно первое смущение проходит. Катуков легко, без этакого похлопывающего по плечу «ну, как дела?» разговаривает с солдатами. Комкор оказывается свойским, доступным каждому человеком, которого можно прямо спросить, почему союзнички со вторым фронтом чикаются, до каких пор батальон будут кормить пшенкой, по какой такой причине наша артиллерия скупится на снаряды и дали ли кому следует за то, что штурмовики по своим лупанули.

— Как, товарищ генерал, ребята из окружения? — интересуется один. — Из смертельной ведь беды людей вытащили. Немец по ею пору волосы на себе рвет.

Солдат кивает на небо, которое поминутно озаряется то красными, то зелеными, то желтыми всполохами ракет.

— Очень даже неплохо, — одобрительно говорит Катуков. — Мы с генералом Попелем в этой связи и навестили вас. Кое-кому причитается…

Адъютант Катукова расстегивает «министерский» портфель, достает оттуда сафьяновую папку, в которой лежит список награжденных по кунинскому батальону. Из чемоданчика вынимает картонные коробочки с медалями и орденами.

— Ну-ка, взводный, — зовет Катуков, — ищи фамилии своих.

Аккуратно сложены в стороне котелки. Солдаты, без ремней, в прожженных ушанках и бесформенных подшлемниках, торжественно вытянулись по стойке «смирно».

Фьюкают пули, трепетным светом озарено фронтовое небо. Я громко читаю приказ:

— От имени Президиума Верховного Совета СССР…

Катуков вручает награды, крепко жмет руки, пристально смотрит в смущенно-сосредоточенные лица.

Возвращаясь в строй, солдаты тут же расстегивают шинели, телогрейки, лезут под свитера и теплые жилеты — прикрепляют медали, ордена.

Два бойца приносят в ведрах ночной обед. На этот раз повезло: гречневая каша с мясом и салом. На шее у старшины — гирлянда фляжек. Такой груз он никому не доверяет.

Чуть теплую кашу накладывают в котелки. Водку старшина отмеривает в желтую жестяную баночку с неровно отрезанными краями. Некоторые пьют прямо из мерки, другие переливают в свои, специально на этот случай хранимые консервные банки.

— Товарищ генерал, — нерешительно обращается к Катукову только что получивший «Красную Звезду» командир взвода. — Может, с нами закусите?

— Еще спрашивает! — возмущается Катуков. Нам кладут в котелки каши, наливают в консервные банки по сто граммов.

— Не беспокойтесь, товарищи генералы, — простодушно урезонивает старшина. — Суточная ведомость вчера вечером составлялась, а батальон — весь день в бою, тут уж, считай, литр лишний набежал, или, как у нас говорят, «резервный».

Мы едим холодную, с застывшим салом кашу, пьем «резервную» водку. За победу, за награжденных…

Обошли весь батальон Кунина и лишь под утро вернулись на командный пункт Бабаджаняна. Не спал только начальник политотдела бригады подполковник Кортылев. Он сидел в шапке, набросив поверх шинели полушубок, и при круглой немецкой плошке что-то писал за маленьким столиком, заваленным бумагами, газетами, листовками.

Грузный Кортылев устало посмотрел на меня, вопросительно поднял густые мохнатые брови.

Я подвинул служивший табуретом ящик и сел.