Читать книгу "Шелепин - Леонид Млечин"

Шелепин оставался в Москве, не эвакуировался даже в страшные октябрьские дни 1941-го, когда казалось, что удержать Москву не удастся. Но и на фронт не ушел, за что его впоследствии упрекали.

«Только в последние годы, – писал поэт Юрий Левитанский, прошедший войну, – припоминая былое, стали задаваться вопросом: почему все-таки тогда не пошли на фронт секретарь институтского комитета комсомола Александр Шелепин, комсорг нашей группы Зоя Туманова, некоторые другие комсомольские вожаки? Известно, как затем они быстро поднимались, обретя власть над миллионами».

Из ИФЛИ ушли на фронт не только юноши, но и девушки. 31 июля 1941 года приказом по институту отчислили сто тридцать восемь человек в связи с уходом в армию. Как выразился тот же Юрий Левитанский, «это была война детей». Многие погибли. Студент экономического факультета восемнадцатилетний Ефим Дыскин, наводчик орудия 694-го полка, осенью 1941-го подбил восемь немецких танков. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. Думали, что посмертно. Оказалось, он выжил. После войны о Дыскине рассказал маршал Жуков.

В обороне Москвы возникла огромная брешь в пятьсот километров. В любой день немецкие войска могли нанести прямой удар по столице.

12 октября в Кремле обсуждался вопрос о защите Москвы. Докладывал генерал-майор Александр Михайлович Василевский, первый заместитель начальника Генерального штаба. Московскому военному округу поручалось создание Московской зоны обороны. Главный оборонительный рубеж должен был пройти в пятнадцати-двадцати километрах от города. На строительство оборонительных рубежей нужно было мобилизовать двести тысяч москвичей и столько же тысяч жителей Подмосковья.

Городской оборонительный рубеж предполагалось организовать в три полосы – Окружная железная дорога, Садовое кольцо и Бульварное кольцо.

В тот же день секретариат горкома партии принял решение:

«1. В целях руководства работой по формированию рот и батальонов из числа трудящихся г. Москвы – создать Городской штаб формирований трудящихся в следующем составе:

т. Чугунов (начальник штаба), т. Чесноков (штаб МВО), т. Шелепин (МГК ВЛКСМ), т. Черных (горвоенком), т. Сергеев (горсовет Осоавиахима).

2. Обязать РК ВКП (б) формирование рот и батальонов закончить 14 октября и немедленно приступить к их обучению по сокращенной программе. Для руководства формированиями создать районные штабы в количестве 3–5 человек».

Утром 15 октября Сталин собрал в Кремле членов политбюро.

Сталин исходил из того, что немцы могут прорваться в город, поэтому придется эвакуировать правительство и все главные учреждения, подготовить к взрыву важные объекты. Но Сталин требовал удержать хотя бы часть города, чтобы иметь право сообщать, что Москва держится. Если и это не удастся, решил Сталин, город надо взорвать. Когда заместитель главы правительства Анастас Иванович Микоян – он сам об этом вспоминал – зашел к Сталину, они с Молотовым смотрели на карте Москвы, что можно удержать в своих руках.

Сам Сталин в это не верил. Ночью он подписал постановление «Об эвакуации столицы СССР города Москвы». Сталин сказал членам политбюро, что всем нужно сегодня же, то есть пятнадцатого вечером, эвакуироваться. Он сам уедет из города на следующее утро, то есть шестнадцатого октября.

Когда Сталин объявил, что руководство страны должно покинуть столицу, весть об этом мгновенно распространилась по городу. Началось нечто неописуемое. С окраины Москвы доносились звуки артиллерийской канонады, и чиновники решили, что немцы вот-вот войдут в город, и все побежали. Стали ясны слабость, безответственность аппарата, трусость людей, которых выдвинул Сталин, система. Организованная эвакуация превратилась в повальное бегство. Начальники думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом и бросили огромный город на произвол судьбы.

Жизнь в городе остановилась. Утром 16 октября в Москве впервые не открылось метро.

«16 октября, – вспоминал второй секретарь Московского горкома партии Георгий Попов, – мне позвонил Щербаков и предложил поехать с ним в НКВД к Берии. Когда мы вошли в его кабинет в здании на площади Дзержинского, Берия сказал:

– Немецкие танки в Одинцове».

Одинцово – дачное место в двадцати пяти километрах от центра Москвы. Берия и Щербаков уехали к Сталину. Попову приказали собрать секретарей райкомов партии.

Берия и Щербаков вернулись от Сталина и объявили:

– Связь с фронтом прервана. Эвакуируйте всех, кто не способен защищать Москву. Продукты из магазинов раздайте населению, чтобы не достались врагу. Всем прекратившим работу выплатить денежное пособие в размере месячного заработка.

Многие начальники, загрузив служебные машины вещами и продуктами, пробивались через контрольные пункты или объезжали их и устремлялись на Рязанское и Егорьевское шоссе.

В Москве дома не отапливались. Закрылись поликлиники и аптеки. В учреждениях отделы кадров сжигали архивы, уничтожали личные документы сотрудников и телефонные справочники. Возникла паника. На Центральном аэродроме дежурили транспортные «дугласы», чтобы в последний момент эвакуировать Сталина. Личные вещи вождя увезли в Куйбышев.

Увидев, что начальники грузят свое имущество и бегут, люди поняли, что Москву не сегодня-завтра сдадут. Приказ об эвакуации спровоцировал панику. На Казанском вокзале штурмовали уходившие на восток поезда.

Но и нашлись сотни москвичей, которые согласились остаться в Москве и, если ее захватят немцы, продолжить борьбу с врагом в подполье. Людей подбирали самых обычных, не имеющих опыта конспиративной работы – учителей, инженеров, рабочих, даже артистов. Им меняли фамилии и выдавали новые документы.

Первый секретарь Сокольнического райкома комсомола Григорий Михайлович Коварский вспоминал:

«15 октября часов в восемь вечера позвонил секретарь райкома партии. Выслушав его, я невольно попросил повторить сказанное, так как оно не укладывалось в сознании. Положив трубку, набрал телефон второго секретаря горкома комсомола Михаила Морозова. Тот подтвердил услышанное: фашисты значительно усилили натиск. Необходимо ликвидировать все райкомовские документы, оставив себе только печать. Мы собрали все оставшиеся в райкоме бумаги и сожгли их в котельной соседнего завода.

Мне было дано задание – получить оружие и боеприпасы для формируемых в районе коммунистического батальона и подразделений истребителей танков, а также для боевой группы работников аппарата райкомов партии и комсомола.

18 октября я отправился в Колпачный переулок. В горкоме на столе, за которым мы привыкли сидеть на совещаниях, стоял станковый пулемет, и секретари райкомов были заняты отработкой действий пулеметных номеров. Первый секретарь Анатолий Михайлович Пегов открыл сейф и вручил нам по две тысячи рублей на «непредвиденные», по его выражению, расходы райкома. Деньги эти почти полностью мы вернули ему в марте 1942 года.

В райкоме побывал секретарь горкома по военной работе Шелепин в своей неизменной желтой куртке с маузером в деревянной кобуре на ремне. Приехал он неожиданно и еще более неожиданной оказалась цель его приезда.