Читать книгу "Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой - Семен Гурарий"

Не убеждена в этом. Это разные времена. Было так – теперь эдак. Как соразмеряются времена? Кто в каком времени живет? У меня стойкое убеждение, что это мы живем теперь в их времени – времени молодых. На каком угодно уровне – планетарном, государственном, личностном. На уровне искусства, профессии. И все это неумолимо сплавляется в единое целое, в историю. С этой точки зрения наша личная жизненная история, конечно, тоже представляет большой интерес. Мы же сами себе не судьи. Но каждый из нас, в той или иной мере, участник и одновременно свидетель эпохи. Мы помним порой самые незначительные (для истории или для других людей) подробности, события, встречи. Но если они врезались в твою память на всю жизнь, то это может быть интересным и для других.

Например? Мне кажется интересной любая мелочь, связанная с Майей Плисецкой. Расскажите первое, что Вам придет в голову, пожалуйста.

Хорошо, попробую. Я всю жизнь с трудом вставала рано утром. Это была для меня мука не только в детстве, но и потом. Меня часто спрашивали: «Почему вы ходили в класс к своему дяде, Асафу Мессереру, ведь у него был мужской класс?» Ходила же потому, что занятия там начинались в одиннадцать часов, а в женском – в десять. Для меня этот час был спасением. Учеба в школе стала еще большей пыткой, потому что мы должны были приходить к девяти утра. Я хорошо помню, как меня мама еле расталкивала зимой: темно, я сплю, мама натягивает на мои ноги чулки… Однажды мы, запыхавшись, прибежали в школу – в коридоре никого. Мама спрашивает у вахтера: «Опоздали?» А он в ответ: «Вы что, с ума сошли, сегодня же выходной!» Была «жуткая обида» на маму, ведь еще какое-то время я могла бы лежать в постели и высыпаться. Этот случай, как ни странно, произвел на меня такое впечатление, что я до сих пор помню то морозное утро в малейших деталях: выражение лица нашего колоритного школьного сторожа, предрассветные утренние краски, чувство пронизывающего до дрожи холода, растерянность мамы…

Вы так рассказываете, что перед глазами возникает достоверная трогательная сцена из какого-то фильма.

Меня порой тоже завораживают обыкновенные житейские сцены. Расскажу о себе примитивную вещь. Я смотрю по телевидению сериальный цикл о суде. Как прекрасно играют актеры! Бедные российские люди, как их подставляют, в какие только они не попадают жизненные ситуации! И как они почти все заморочены и даже не отдают себе в этом никакого отчета. Но, как ни странно, на скамье подсудимых часто оказываются более симпатичные люди, чем обвинители, свидетели… И я им очень сочувствую. Вероятно, у меня это наследственное. Моя прабабушка с маминой стороны ходила на суды пешком за много километров. Это было не то что до революции, а, наверное, еще в XIX веке. Она переживала и принимала все так близко к сердцу, что не только просиживала там часами, как в театре, но и дарила какие-то сухарики осужденным. По рассказам, она была очень артистичной. Возможно, я отчасти в нее. Чувствую, что эти гены во мне живут. Во всяком случае, если я свободна в семнадцать часов по мюнхенскому времени, я включаю телевизор и смотрю передачу «Федеральный судья».

Вы говорили, что там хорошо играют актеры.

Не просто хорошо, а замечательно. Как там происходит так называемый кастинг, я не знаю. Но забываю, что это актеры. Всегда уверена, что это правда. Вот бы в каком другом сериале так бы сыграли! Смотрю иногда игровые сериалы – из рук вон плохо. Я отношу это на счет режиссуры. В «Федеральном судье» все подлинно, там не замечаешь никакого наигрыша. Эти фантастические типажи! Не знаю, это один режиссер делает или их несколько, но перед ними надо снять шляпу.

Подобная форма, кстати, уже давно апробирована на Западе во многих странах.

Я смотрела пару раз подобный немецкий цикл. И – нет, это плохо. Я им не верю, а от нашего «Федерального судьи» я под впечатлением. Не помню, когда была в последнее время так очарована телевидением или кино. Да что там, за свою долгую жизнь я почти не встречала такого достоверного творческого ансамбля. Настоящий театр высокой пробы.

В Ваших устах это большая похвала. Вы родом, если можно так выразиться, из театра. Многие представители вашего семейного клана Мессереров так или иначе связаны с историей театрального искусства XX века. Вы, наверное, с детства помните отдельные постановки былых лет.

Мои сильные детские театральные впечатления, конечно, связаны с некоторыми родственниками. Скажем, с моим дядей по материнской линии, Азарием Азарином, урожденным Мессерером. Тогда я не могла, естественно, оценить его роль и значение как актера и режиссера. Помню только, что еще в 1934 году специально из Японии приезжали учиться на его спектаклях. Он был удивительно талантливый и легкий по характеру человек. Ученик Вахтангова и Станиславского, друг Михаила Чехова, он стал признанным авторитетом еще в юные годы. Начав выступать в театре с одиннадцатилетнего (!) возраста, он за свою короткую сорокалетнюю жизнь успел повоевать и получить ранение в Гражданской войне, но самое главное, сыграть много ролей в различных театрах Москвы. А в тридцатые годы стал художественным руководителем Театра имени Ермоловой, осуществлял постановки в Малом театре и в других. «Мудрость от таланта» – так характеризовал его Михаил Чехов. Хорошо помню, как кричала на его панихиде актриса Серафима Бирман: «Эта потеря – как острая бритва!..» А недавно прочла в Интернете, как трогательно относились к Азарину и высоко ценили его талант Иван Берсенев, Софья Гиацинтова, Борис Захава, Юрий Завадский…

Детские впечатления самые сильные. Часто не связанные между собой, сцены эти, тем не менее, остаются в нашей памяти на долгие годы.

Да, вот расскажу еще об одной сцене из детства. Нам, четырем подружкам, по десять-одиннадцать лет. Мы толпимся за кулисами МХАТа и наблюдаем за легендарной тогда Мариной Семеновой в «Гавоте» Жана Батиста. Люлли. Интересно, даже будучи детьми, мы поняли, что она немного халтурит – так сказать, танцует вполноги. Но все равно это Семенова – богиня! Какая-то пожилая, полная женщина сидит неподалеку от нас в кресле и тоже смотрит на сцену. И мы, очевидно, ей мешаем, шушукаемся, суетимся. Наконец она поворачивается к нам и говорит поставленным глубоким голосом: «Дети, вы знаете Антона Павловича Чехова?» Ну конечно, мы знали. «Так вот, я – его жена!» – произносит важно она. И я на всю жизнь это запомнила, потому что подумала тогда: какая нескромная, противная тетка. Вот и все мои воспоминания об Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой.

Она относилась к когорте легендарных основателей МХАТа. А мне запомнилось, как замечательно они, «старые мхатовцы», сидели на различных торжествах на сцене – «всем театром», с орденами!

Однажды, где-то сразу же после войны, на одном из таких торжеств произошел трагикомический курьез, связанный с другой Чеховой, племянницей Ольги Леонардовны. Итак, через месяц после окончания войны, в центре Москвы, в зале неожиданно появляется любимая актриса Гитлера, да и всей нацистской Германии, Ольга Чехова. Это был шок. Не знали, как реагировать. Надо сказать, что Ольга Чехова, имея доступ к высшему немецкому руководству, обладала таким влиянием, что могла попросить (!) не бомбить домик Чехова в Ялте, и его не бомбили, представляете? И вдруг она сидит в первом ряду театра в Москве. Можно лишь вообразить, что творилось на сцене, да и в зале. Ситуация была нереальна и малообъяснима, как в дурном сне. С одной стороны – самая кровопролитная в истории война с миллионами невинных жертв, с другой – красивая, вполне земная фаворитка Гитлера, как почетный гость его заклятого врага Сталина. Все напоминало некий абсурдистский спектакль о нравах, царивших в диктаторских странах. Это до сих пор не переваривается в сознании! Надо сказать, что Сталин, в отличие от Гитлера, женщин близко к себе не подпускал. Молва, естественно, приписывала ему то одну, то другую. То певицу Барсову, то балерину Семенову, что уж было настоящим бредом. Семенова была в опале, сидела под домашним арестом, ее муж Лев Карахан, бывший заместитель наркома иностранных дел, был арестован и расстрелян. И даже когда приехавшему с официальным визитом Риббентропу захотели показать «Лебединое озеро», то, несмотря на то, что Семенова была в те годы лучшей Одеттой, вызвали для этого спектакля из Ленинграда Уланову.