Читать книгу "Ошибка Перикла - Иван Аврамов"

Ксантипп, старший сын Перикла, названный так в честь деда и удивительно на него похожий — тот же широкий лоб, длинные брови, полные чувственные губы, уставился на вывеску так, будто увидел ее впервые, будто и не захаживал сюда частенько. Стояло погожее позднее утро, и молодой человек, всю ночь проведший за пирушкой с друзьями, теперь, слегка кривясь от ломоты в голове, раздумывал, зайти в порнейон или не зайти. «А почему бы и нет? — внезапно удивился он самому себе. — Если желание появляется, его надо удовлетворить. Никакой, даже самый прожженный, софист[51]не сумеет убедить меня в обратном. В конце концов, я должен хоть ненадолго отвлечься от неприятных мыслей».

Последний довод оказался, пожалуй, сильнее предыдущего, и Ксантипп даже повеселел. Он постучал в красную железную калитку, которая тотчас отворилась — чернокожий раб-ливиец почтительно отступил в сторону, пропуская гостя. На зеленой лужайке в непринужденных позах отдыхали несколько девушек, чьи соблазнительные тела скрывала до того прозрачная ткань, что казалось — это вовсе не одеяние, а нечто эфемерное, совершенно бессмысленное и ненужное. Волосы у жриц любви, как и предписывалось строгими афинскими законами, были выкрашены шафраном и полыхали рыжим огнем; почти всех молодой эвпатрид[52]знал, поскольку неоднократно пользовался их услугами, воздавая тем самым хвалу Афродите Пандемос.[53]

Ксантипп не торопился. Он поочередно остановил свой взгляд на каждой из диктериад.[54]«Ушко иглы», чья насмешливая кличка, приклеенная ей многочисленными клиентами, говорила уже сама за себя, слегка встрепенулась, не питая, впрочем, ни малейшей надежды, что выберут именно ее. Тем не менее она заученно, скорее даже, машинально соединила большой палец с безымянным, но зазывное «кольцо» не произвело на посетителя ни малейшего впечатления. Ему ли, завсегдатаю злачных мест, не знать шутки, передаваемой из уст в уста афинскими острословами: «Ушко», да больно «тесное», в которое проденешь не только нитку, а целый корабельный канат». И то — до Афин эта приближающаяся годам к двадцати пяти «ягодка» успела обслужить Милет, Аргос, весь остров Хиос и, наконец, Пирей с его грубыми матросскими нравами.

Открыто, на миг оторвав авлос от чувственных, красных, как черешня, губ скрестила свои глаза с глазами Ксантиппа «Необъезженная кобылка», получившая эту кличку потому, что любила делать в постели не то, что предпочел бы клиент, а что нравилось ей самой. В принципе, Ксантипп, учитывая нынешнее свое состояние, уже хотел было дать ей знак, что согласен, но белила и румяна, на которые «Необъезженная кобылка» не поскупилась с самого утра, хотя личиком была и так хороша, вдруг вызвали у него раздражение: да на кой она ему? Хотелось чего-то нового, острого, неизведанного, а «кобылку» он знал как пять своих пальцев. «Аистиха», прозванная так за стройные, но чересчур худые и длинные ноги, «Флейтистка», привыкшая работать исключительно ртом, «Мамка-кормилица» с непомерно большими, как обкатанные морем валуны, грудями и «Беотийская девственница», чрезвычайно, несмотря на прекрасную выучку, застенчивая, словно ублажала мужчину впервые, Ксантиппа не заинтересовали. Он подумал, а не уйти ли ему вообще, как вдруг увидел еще одну диктериаду, которая почему-то осталась немножко позади его самого. Он уставился на нее так, будто пред очи его предстала сама «Пеннорожденная». «Да вот она, та неизвестная красавица, которая мне и нужна», — подумал Ксантипп, глядя на нее, как охотник на лань.

Уже от одного того, как она была одета, сквозило утонченным, изысканным развратом. На лице новенькой прозрачная вуаль, сквозь дымку которой на Ксантиппа пытливо, ему даже показалось — чуть насмешливо, смотрели темные распахнутые глаза; если не считать узкую полоску белой ткани, скрывающей ее грудь — непропорционально большую в сравнении с тонкой изящной фигуркой, то она была совсем нагая. Красить свои волосы шафраном ей, видимо, не требовалось — природа сообщила им всю красоту расплавленной меди. Такой была копна искусно уложенных на голове волос, таким был и треугольник лобка. Странное дело: Ксантиппу жгуче, без промедления захотелось увидеть ее грудь, ибо наибольшее вожделение вызывает то, что спрятано от постороннего взгляда. Он вообще любил маленьких женщин, потому, видимо, что сам, пошедший статью в отца, отличался могучим телосложением, а больших, как известно, всегда тянет к маленьким.

«Кажется, я оказался прав, заглянув сюда, — подумал Ксантипп. — Любить надо здесь, а не за порогом Аида. Что ж, я распробую, какова ты, виноградная лоза с двумя огромными гроздями. Сегодня ты будешь моей, маленькая Стафилея». Он мысленно улыбнулся — это ж надо, какое точное и удачное прозвище придумал он этой медноволосой красавице.

Вдруг Ксантипп еле заметно встрепенулся. Его красиво вырезанные, трепетные ноздри уловили запах, исходящий от незнакомки, аромат этот, столь любимый молодым аристократом, был тонок, еле уловим, но в то же время и силен, неперекрываем — как от куста белого от цветения жасмина. На миг Периклов сын даже испугался, не померещилось ли это ему, не сходит ли он с ума — нет, от красавицы и впрямь пахло жасмином. Наверное, она пользуется благовониями, приготовленными из лепестков жасмина.

Он не стал дожидаться, пока она известным образом предложит ему себя, а сам поднял вверх указательный палец правой руки.[55]«Стафилея» грациозно поднялась с низкой, обшитой пушистой мягкой шерстью скамьи, на которой еще секунду назад полулежала, слегка прогнулась, как кошка после сна, и направилась во внутренние комнаты, чтобы уже оттуда выйти навстречу Ксантиппу. А он не успел ее проводить похотливым взглядом, как к нему тут же подошла, в знак уважения, сама Кидиппа, содержательница порнейона — старая грузная старуха с обрюзгшим лицом, к которому вечно была приклеена сладенькая ухмылочка.

— Рада видеть тебя, благородный Ксантипп. Каждым своим посещением ты оказываешь высокую честь нашему дому. У тебя отменный вкус, о, сын мудрейшего Перикла. Как долго ты хочешь побыть с этим, считай, ни кем не тронутым цветком?

— Четыре «времени»[56], почтенная Кидиппа, — ответил Ксантипп, прекрасно осведомленный, на какой промежуток рассчитаны в этом заведении песочные часы.

— На твоем месте я бы побыла с этой девочкой гораздо дольше. Ты, смею заверить, получишь огромное удовольствие.

— Как-нибудь в другой раз. Но я хочу спросить у тебя — сколько?

— Восемь декадрахм.

— Ты сошла с ума!