Читать книгу "Таллин. Любовь и смерть в старом городе - Йосеф Кац"

Обыватели былого Ревеля могли бы подать современным мужьям хороший пример: на городское имущество они ни в коей мере не покушались, но память о нежных чувствах, которые питали они к своим супругам, сохранить для потомков сумели. Эта память живет в городском пространстве Таллина вот уже без малого двести лет — в названиях улиц и парков, торговых центров и остановок общественного транспорта, в легендах, наконец. Во всем том, что на профессиональном жаргоне краеведов и культурологов принято называть «текстом города».

* * *

Вопреки распространенному — и, как часто бывает в подобных случаях, наверняка ошибочному — убеждению, территория средневекового города вовсе не ограничивалась кольцом крепостных стен.

С внешней стороны фортификационный пояс окружала застройка предместий, за ними простирались городские пастбища, оброчные земли магистрата, принадлежавшие бюргерам загородные сады.

Первые упоминания о них относятся к шестнадцатому столетию, первые визуальные изображения — семнадцатому, но «золотым веком» загородных садов и возникших при них усадеб стал рубеж восемнадцатого-девятнадцатого.

Город, залечивший раны Северной войны, хотя и не сумел вернуть себе былого экономического процветания — сказывалась растущая конкуренция портов Риги, Санкт-Петербурга, Пярну, — вновь вернулся к спокойной, размеренной жизни.

Первыми летними резиденциями поспешили обзавестись в предместьях дворяне Верхнего города. Ближе к концу XVIII века о существовавшей еще со времен шведского владычества практике вспомнили и представители «третьего сословия» — купцы.

К концу первой трети следующего столетия стремление снять на лето дачу охватило и ремесленников: по свидетельствам очевидцев, даже самые небогатые таллинцы стремились обзавестись «хоть комнатой с садиком или самой скромной хижинкой».

Последние, разумеется, сгинули без следа. Но порядка тридцати летних усадеб былого Таллина сохранились до наших дней. Иные — исключительно в топонимике, другие — вполне материально.

* * *

Планировка дворянских и бюргерских «дач» двухвековой давности была по большей части стандартна: с поправкой на масштаб они копировали баронские усадьбы в сельской местности.

Композиционным центром ансамбля был, как правило, одноэтажный дом: самые богатые «дачевладельцы» со временем надстраивали его мезонином, а то и полноценным вторым этажом.

За домом располагались служебные помещения — конюшни, кузницы, жилье для прислуги, обязательно — подземный ледник: в отличие от «настоящей» помещичьей не было разве что зерновых амбаров.

Если в окрестностях имелись родники, территорию поместья окружал искусственный водоем, усиливающий сходство «дачи» с защищенным крепостным рвом поместьем, некогда перестроенным из замка рыцарских времен. Вода наполняла и многочисленные пруды — помимо выполнения чисто декоративных задач, использовались они и в хозяйственных целях: в них, как правило, разводили зеркальных карпов; эстеты экспериментировали с выращиванием устриц.

Встречались, разумеется, исключения из правил, обусловленные особенностями рельефа, художественными предпочтениями или финансовыми возможностями хозяев. Но больше всего они соперничали друг с другом не обликами своих дач, а их… названиями.

Тут тоже существовало несколько «типовых» правил. Иногда летняя усадьба заимствовала имя у окружающей местности. Порой — нарекалась иностранным, умышленно причудливым словом. Не склонные к оригинальничанию горожане просто превращали в название «дачи» собственную фамилию, снабдив ее приставкой, означающей долину, гору или место отдыха.

Как минимум семь былых таллинцев решили пойти более романтичным путем: свои загородные владения они нарекли в честь любимых жен.

* * *

Традиционно считается, что первым имя «лучшей половины» присвоил своей таллинской летней резиденции Петр I. Название Екатериненталь, нынешний Кадриорг, звучит тому недвусмысленным доказательством — но только если позабыть, что в письменных источниках оно начинает фигурировать лет через тридцать после смерти царя-реформатора.

По всей вероятности, пальма первенства в данной области принадлежит все же принцу Петеру Августу Фридриху Хольштайн фон Беку — или же Петру Фридриховичу Гольштейн-Бекскому, как звали его на русской службе.

Потомок датских монархов и шестиюродный дядя Петра III, петербургский генерал-губернатор в неполный год правления своего царственного родственника, он был удален из столицы после дворцового переворота, приведшего к власти Екатерину II.

О блистательном Санкт-Петербурге и придворном блеске пришлось, увы, позабыть, но должности эстляндского генерал-губернатора, которую Хольштайн фон Бек занимал в 1743–1753 годах и вновь — с 1758 года, императрица его не лишила.

Здесь, вдалеке от славы и интриг, он смог посвятить себя тем радостям жизни, которые дарил провинциальный Ревель. В 1760 году Петер Август приобрел основанную за несколько десятилетий до того летнюю усадьбу.

По имени супруги нового владельца «дача» генерал-губернатора получила название Наталиенхоф: в дословном переводе с немецкого «двор», но точнее все же «усадьба Наталии».

* * *

Названия загородных резиденций ревельских обывателей полутора-двухвековой давности стабильностью и постоянством не отличались.

Умирал владелец, разорялся или же, напротив, получал повышение по службе, меняя место жительства, — и уже успевший стать в речи горожан привычным топоним уступал место новому.

Хольштайн фон Бек скончался в 1775 году Его супруга, урожденная графиня Наталья Николаевна Головина, покинула этот мир на восемь лет раньше мужа. Название, присвоенное летней усадьбе в ее честь, не пережило порога девятнадцатого столетия.

Во всяком случае, новый владелец усадьбы — ратман Дидрих Роде, выкупивший мызу в 1803 году, уже именует ее в официальной переписке Шарлотенталем — «долиной», стало быть, уже не Наталии, а Шар лоты: по имени своей супруги, понятное дело.

Кстати, топоним этот оказался на редкость «живучим»: само поместье к середине XIX века превратилось фактически в фабрику, но вода обнаруженного в его окрестностях источника была признана минеральной — Роде всерьез взялся за торговлю ею. Еще лет сто сорок тому назад ревельские аптекари предлагали своим пациентам отведать «Шарлотентальской воды»: помимо всего прочего, она, как считалось, повышала иммунитет против холеры.

* * *

Абсолютным в Таллине «чемпионом по переименованию», стало, пожалуй, скромное и ничем иным не примечательное поместье Мариенталь.

Судите сами: вначале — мыза Мюленхоф. Потом — Анненхоф. Затем — Мариенталь, то есть «Долина Марии». Но и это еще не все: в середине двадцатых годов прошлого века ее начинают называть Мариенру — «Отдых Марии» или «Мариинский покой».

Ни знаменитыми владельцами, ни архитектурно-парковыми достоинствами усадьба Мариенталь не отличалась. Постройки ее бесследно сгинули в послевоенное десятилетие, а на закате советской власти превратились в болото и были засыпаны рыбные садки.