Читать книгу "Последний секрет плащаницы - Анхель Гутьеррес"

— Не огорчайтесь, я съем свой завтрак, как только вернусь, — попытался успокоить священник обескураженную женщину и, не дав ей времени ответить, надел шапочку и поспешно удалился, чувствуя себя несколько виноватым.

Как только он вышел на улицу, яркий солнечный свет ослепил его. Утро было превосходное. Священник сунул руку в карман и, убедившись, что мешочек с медальоном на месте, решительно зашагал вперед по бульвару. Идти было недалеко. Пройдя по улице Эколь, кюре оказался перед фасадом Сорбонны.

Он провел в этом здании много времени, но оно по-прежнему не переставало его зачаровывать. Священник в который раз окинул восхищенным взглядом знакомые арки и два ряда окон над ними. Фасад Сорбонны был величествен, несмотря на свою простоту. Пройдя под аркой, кюре оказался в вестибюле — огромном зале со сводчатым потолком, с которого свисали чугунные фонари. На другом конце вестибюля находилась большая парадная лестница, ведшая в амфитеатр и актовый зал. Каменные Архимед и Гомер невозмутимо наблюдали за всеми входящими в здание, словно охраняя его.

Священник направился к галерее Жерсон, соединявшей естественнонаучный и гуманитарный факультеты. Быстрым шагом он прошел по ней по направлению к комнатам ректората, где находился кабинет его друга Боссюэ. Прежде чем войти, кюре осторожно постучал в дверь.

— Сейчас я подойду. Если хотите, можете присесть, — раздался голос Жиля из маленькой смежной комнаты, которую он называл своей святая святых. Там Боссюэ хранил наиболее ценные вещи: древние документы и рукописи, редкие археологические находки и даже — к великому ужасу священника — несколько голов миссионеров, отрезанных и мумифицированных дикими южноамериканскими индейцами.

Дожидаясь, пока Жиль закончит свою работу и выйдет к нему, священник оглядывал кабинет. В нем все было по-прежнему. Интерьер отличался скромной элегантностью, столь характерной для всего факультета естественных и точных наук и резко контрастировавшей с помпезностью гуманитарного. В кабинете было одно большое окно, выходившее на улицу Эколь, вдоль остальных трех стен стояли дубовые стеллажи с книгами, расставленными, очевидно, как попало, безо всякой системы. Массивный дубовый стол, слишком большой для такого кабинета, стоял в центре у окна и был весь завален бумагами.

— А, это ты, Жак, здравствуй, — удивленно сказал Боссюэ, выйдя наконец из соседней комнаты. — А я думал, это опять тот несносный архитектор. Если бы я знал, что это ты, я бы не заставил тебя ждать. Надеюсь, ты на меня не в обиде?

Жиль, конечно же, имел в виду Анатоля Бодо — одного из архитекторов, занимавшихся строительством новых зданий университета. Жак не знал, почему Боссюэ недолюбливал этого архитектора, но подозревал, что это было вызвано чрезвычайным несходством их взглядов. Бодо был слишком консервативен и ненавидел любые новшества. Он даже бросил вызов самому Александру Гюставу Эйфелю, поспорив на круглую сумму, что спроектированная тем грандиозная башня, строившаяся для Всемирной выставки, не будет держаться без бетона.

— Что ты, какая обида! — сказал священник, махнув рукой. — А знаешь, почему я сегодня здесь? У меня есть для тебя подарок.

— В самом деле? И что же это?

— Сам не знаю, дружище. Потому и принес тебе.

Жиль взглянул на него с заинтересованным нетерпением ребенка, рассчитывающего получить конфету. Натура у него была страстная, жадная до познания, и священник часто думал, что, если бы в сердце Жиля было хоть немного веры, он был бы способен на любые свершения.

Развязав мешочек, полученный от лавочника, Жак с театральной торжественностью извлек из него медальон и вручил его Боссюэ. Тот внимательно, с необыкновенной почтительностью рассмотрел его, что очень тронуло священника.

— Где ты нашел это? — спросил наконец Боссюэ, оторвавшись от медальона.

— Боюсь, ты не поверишь мне, если я расскажу тебе эту историю, — со странной усмешкой ответил Жак.

Жиль пристально посмотрел в глаза своему другу и, убедившись, что тот не шутит, сказал:

— Что ж, в любом случае расскажи.

— Хорошо, как хочешь. Сегодня ночью этот медальон принес мне в церковь один лавочник, торговец рыбой. И вот что он мне рассказал. Он шел по набережной и вдруг увидел в реке сияние. Он стал всматриваться и потом неизвестным образом (он не помнит как) упал в воду. Тогда что-то схватило его за ногу, и он не мог освободиться до тех пор, пока не нашел вот это, — сказал священник, указав пальцем на медальон.

— Ну и ну, занятная сказка! — воскликнул Боссюэ, с трудом сдерживая смех. — Послушай, ведь неподалеку от твоей церкви находится больница-приют. Ты не думал, что этот человек — просто умалишенный, сбежавший оттуда? — прибавил он и, не выдержав, расхохотался.

— Я же говорил, что ты мне не поверишь, — спокойно произнес священник, когда его друг перестал смеяться.

— Извини, Жак, пожалуйста, извини, — сказал Жиль, изо всех сил стараясь не засмеяться снова.

— Хорошо. Ну, так что ты об этом думаешь?

Посерьезнев, Боссюэ повертел медальон в руках, осмотрел обе его стороны и долго разглядывал гравировку. Сосредоточенно нахмурившись, он достал из ящика письменного стола очки, надел их и поднес медальон к глазам, чтобы рассмотреть его еще лучше. Священник заметил, как по лицу Жиля скользнуло удивление, тотчас скрывшееся за обычным для него невозмутимым выражением.

— Скорее всего он сделан из свинца, но для полной уверенности это еще нужно проверить, — сказал Боссюэ, взвешивая медальон на ладони. — Эти символы по краям — древние геральдические гербы, вероятно, французские. Что же касается гравировки наверху, то, похоже, это изображение…

— Святой плащаницы, — закончил его фразу священник.

— Да, очевидно, — подтвердил Жиль и, усмехнувшись, добавил: — Я вижу, ты неспроста принес мне это в подарок. Кажется, мой добрый друг Жак сам очень интересуется этим медальоном. Или я ошибаюсь?

— Нет, ты не ошибаешься, — улыбнувшись, признался священник. — Скажу тебе честно, я очень заинтригован той невероятной историей, которую рассказал мне торговец рыбой, и…

— И что?

— Да нет, ничего, пустяки.

Священник хотел было рассказать, какие необъяснимые ощущения вызывал у него этот медальон, но передумал: Жиль был не тем человеком, который мог бы в такое поверить. Умолчал он и о своем странном сне.

— Хорошо. Я займусь этим медальоном, как только у меня появится хоть немного времени. Ты не представляешь, дружище, сколько на мне висит бессмысленной бумажной волокиты. Наш мир погряз в бюрократии.

— Спасибо, Жиль, что согласился взяться за это, — сказал священник, вставая.

— Не за что. Я сообщу тебе все, что мне удастся узнать.

Боссюэ проводил священника до дверей кабинета, и они попрощались, сердечно пожав друг другу руки. Жиль закрыл дверь и некоторое время стоял в задумчивости, прислушиваясь к удалявшемуся по коридору звуку шагов. Потом он уселся в кресло и принялся снова рассматривать медальон. Солнечный свет, проникавший в окно, делал его тусклую голубовато-серую поверхность слегка блестящей.