Читать книгу "Дело княжны Саломеи - Эля Хакимова"

— Ну, а на станции ее тоже никто не заметил? — продолжал допытываться Максим Максимович. Тревога лакея передалась и ему, и он уже не надеялся, как Коля, на лучшее.

— Никак нет-с. Послали телеграммы на следующие станции в оба конца. Никто, ни единая душа.

— Хм… А вот самолет летал, знаете, чей он?

— Мусью Бровара, как же-с. Только он тоже ничего не знает.

Они ступали стремительным шагом и уже очень скоро вышли к озеру. Остановившись у берега, лакей с опаской вгляделся в водную гладь.

— А знаете, барин, про это озеро у нас говорят, будто призрак здесь ходит.

— Да, я слышал от Домны Карповны.

— Такое здесь бывало уже. К утопленнице, — и Кузьма Семенович внимательно вгляделся в спокойную гладь воды, будто пытаясь прозреть темные глубины озера. Может быть, тоже человек с воображением и попыткой на мысль, подумалось тогда Грушевскому. — У графа Панина, того самого, который построил усадьбу, говорят, жена утопла здесь. Вот она и забирает невест к себе в услуженье. Много уже набрала, и простых девок, и из барского дома.

Глава 6

Домна Карповна сидела с Аленой в коморке у старца, тому явно стало хуже. По их словам, он весь день хрипел, время от времени показывая корявым пальцем куда-то в пустой угол за печку. Отлучиться в такой момент от больного Чалова не решилась. Лакею и Грушевскому ответила на вопросы о княжне вполне определенно, мол, видела ту в последний раз вчера, когда княжна приходила за пророчеством к старцу. Да только записочку княжна не взяла, прочитала ее и бросила. Одноглазая Алена в этот момент как-то встрепенулась, что не ускользнуло от Грушевского, но тут же опустила свой круглый глаз долу.

— Что за вопрос задавала? — поинтересовался ни с того ни с сего Тюрк.

— Да про свадьбу и спрашивала, о чем еще может спрашивать невеста перед венчанием? — пожала могучим плечом Домна Карповна.

На расспросы Грушевского о легенде про графиню Панину купчиха лишь мрачно сказала, что лучше об этом спросить управляющего. Выйдя на воздух, мужчины потолковали, что бы предпринять дальше.

— Взглянуть бы на записку с пророчеством. И еще я должен посмотреть портреты, — задумчиво пробормотал Тюрк.

Тьфу ты, чертыхнулся про себя Грушевский, экий остолоп бесчувственный. Тут потихоньку вышла Алена и что-то сунула в руку Тюрка. «Ну вот, радуйся теперь!» — с укоризной глянул на неисправимого Ивана Карловича Грушевский.

— Не знаю, может, попозже зайдете, — с сомнением покачал головой Кузьма Семенович. — Сами понимаете, господа, управляющему сейчас не до картин.

— Если понадобится какая помощь, смело обращайтесь, Кузьма Семенович, — попросил Грушевский лакея, перед тем как их тропинки разошлись.

— Что вы думаете по этому поводу? — Иван Карлович протянул записку старца Грушевскому.

Тот взял ее, просмотрел. Она ничем особо не отличалась от бумажки, которую старец дал им самим. Тот же размашистый детский почерк, те же грамматические ошибки. «Не думала не гадала ни о чем в свете тужить. А пришло времяцко, взяла грудь томить и несть под лексом, но под благодатью. Вечная невеста свадьбы не дождется. Agape тебя не заманит, Сторге не спасет, Мания погубит. Графинюшка княжну со смертью обвенчает».

— Чушь, как и все остальное, — нетерпеливо отмахнулся Грушевский. — Как вы думаете, куда же она подевалась? Не могла ведь она сквозь землю провалиться. А если девицы бегут из-под венца, то даже самые бесчувственные хотя бы для матери записочку оставляют.

— Мне непременно надо посмотреть картины, — талдычил свое Тюрк.

Впрочем, вскоре им представилась возможность поговорить с управляющим и осмотреть картинную галерею. А случилось это вот как. Доктора для княгини, матери Саломеи, не привезли. Оказалось, что он уехал в другой конец губернии, где от взрыва в гранитном карьере пострадало несколько рабочих. Поэтому к Грушевскому, как к единственному на всю округу человеку, имевшему отношение к медицине, и обратились за помощью.

Не став упираться и упоминать о том, что его бывшие пациенты не отличались больными нервами, да и вообще ни от чего уже не страдали, Максим Максимович поспешил в дом, где на втором этаже выделили покои семье невесты. Княгиня была почти без чувств, весь день она рыдала и билась в истерике, поэтому силы остались только на то, чтобы лежать на диване и хватать ртом воздух, как золотая рыбка, вынутая из аквариума. Бонна с детьми (а у князей Ангелашвили было еще двое детей, кроме исчезнувшей Саломеи) сидела в комнате, отделенной от спальни княгини крепкими дубовыми дверьми. Грушевский понадеялся, что крики и рыдания матери не доносились до малюток. Княгиня лежала, распростершись на подушках, бледная, с красными опухшими глазами. Князь беспрестанно ходил тут же из угла в угол, заложив руки за спину и все время что-то непонятное бормоча себе под нос. Единственным человеком, способным помочь Грушевскому, оказался некий сморщенный, как сушеный гриб, старичок, видимо родственник князей, судя по тому, что все вокруг именовали его дядюшкой. Расторопный, разумный и понятливый человечек. Только к его мягкому, как лесной мох, голосу в состоянии была еще прислушаться раздавленная несчастьем княгиня. Тем удивительнее это было, что вел он себя очень просто и внешне казался таким незначительным, как хлеб на любом столе, особенно по сравнению с тем изысканным впечатлением, которое производили князья. Небольшого росточка, с добродушным личиком и венчиком пушистых седых волос на голове, он один мог удержать в своих проворных ручках потерянных князей, а вместе с ними и весь расшатавшийся мир, от падения в бездну хаоса, истерики и бездействия.

Родители Саломеи отличались особой породистостью, оба были высокими, стройными и красивыми людьми. Княгиня оказалась старше, чем можно было ожидать от матери восемнадцатилетней красавицы. Это была женщина с тонкими чертами несколько удлиненного лица, пышными пепельно-русыми волосами, высоким бледным лбом и длиной шеей с широкими морщинами поперек. Даже в такой ситуации, находясь в своих покоях, она была в длинных перчатках, закрывавших тонкие руки по локоть. Отец выглядел в точности так, как должен выглядеть кахетинский князь, — удивительно привлекательный мужчина с гордым орлиным профилем, горящими влажными черными глазами, смуглый, стройный и сухощавый. Сделав все, что счел необходимым, велев горничным почаще менять компрессы на лбу у княгини, не волновать ее по возможности и каждый час давать успокоительные капли, Грушевский вышел от князей Ангелашвили в твердой уверенности, что Саломея никак не могла по собственной воле или по легкомыслию огорчить таких хороших и любящих родителей и такого верного дядюшку. Старичок взволнованно ломал руки, когда провожал Грушевского из покоев князей.

— Дети, дети… Как много счастья они приносят и как много боли! — невольно вырвался горестный стон из его впалой груди. — Я держал ее вот в этих ладонях во время крещения. Такая крохотная, теплая, спокойная, пахла ромашками и молоком… Знаете, она ведь все это время смотрела на меня, не плакала и не кричала, она все понимала. Вот бы дети никогда не взрослели!