Читать книгу "Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен"

Мустафа поглядывал за окно, беседовал с хозяином и ждал, когда в облаках над домом появится хотя бы небольшой просвет. А колыбельная за стеной все звучала, монотонно и бесконечно, и почему-то эти звуки постепенно проникали все глубже в сознание Мустафы.

Мягкий женский голос негромко выводил две повторяющиеся строчки одну за другой, словно то взбирался на невысокий холмик, то скатывался с него. Мустафа внимал этому незатейливому пению — и чувствовал, как земля уходит из-под ног…

Мир вокруг него постепенно исчезал, распадаясь на тающие обломки. Не стало ни стен убогого жилища, ни близкого аэродрома, ни дождя, ни земли — исчезло все, и Мустафа остался один на один со своей памятью. И даже от памяти уцелел лишь клочок, лишь несколько звуков бесконечной и немудреной мелодии.

То была его колыбельная! Под эти звуки он засыпал в младенчестве. Он не помнил ничего из той поры — ни материнского лица, ни ее тепла, ни ее заботливых рук. Осталась лишь эта мелодия…

Но нет! Мелодия сплеталась из слов! Мелодия — душа песни, а слова — ее тело, и колыбельная рассказывала ему о чем-то, да, рассказывала, но он ее не понимал. Не понимал, но запомнил! Запомнил каждое слово, хотя за всю свою долгую жизнь ни разу не задумался о смысле этих непонятных слов… И вот сейчас, на закате своих дней, он снова слышит эту песню! Уж не чудится ли она ему? Уж не снится ли это? Уж не умер ли он?

Ему казалось, что он плывет в спокойном, но могучем потоке, который уносит его все дальше от прочной земли. Нет никакой опоры под ногами, и руки хватаются за пустоту. Да, так и должна выглядеть смерть — пустота и невидимая сила, что влечет душу в предназначенное для нее место…

«Если я способен рассуждать, значит, еще жив? — подумал Мустафа. — Нет! Рассуждать можно и после смерти. Но я слышу песню! В пустоте не может быть песен! Там некому петь! Я жив? Я жив!»

Словно из тумана стали проступать перед ним три огонька — то светилась у него над головой дешевенькая люстра. Вот появилась стена, увешанная фотографиями в самодельных рамках. Вот морщинистое обветренное лицо старика, который подносит к губам стакан с чаем. Вот сахарница с белыми искристыми осколками рафинада. И вот та дверь, из-за которой доносится пение молодой женщины…

— Спасибо. Мне пора, — сказал он, неимоверным усилием воли заставив себя встать.

— Дождь, — напомнил ему старик, но тоже встал.

— Мне пора, — повторил Мустафа. — Мне пора.

Хозяйка подала ему пиджак, и он машинально надел его.

С трудом переставляя непослушные ноги, он направился к выходу. И уже переступив порог, оглянулся и спросил, стараясь придать голосу безразличную интонацию:

— Кто там поет за стеной?

— Невестка. Укладывает правнучку.

— Красивая песня. — Он набрался духу и спросил: — На каком языке она поет?

— На армянском.

Его горло враз пересохло, и он едва смог выдавить растерянные слова:

— Да, я так и думал…

Мустафа брел по тропинке и чувствовал, что старик смотрит ему вслед. Он постарался идти ровно и спокойно, будто не замечая дождя. И только услышав за спиной скрип закрывающейся двери и свернув за высокие кусты сирени, Мустафа смог дать волю чувствам.

Он остановился и схватился за гибкие скользкие ветви, чтобы не упасть. Его шатало так, как когда-то на войне в Корее, когда вражеская пуля прошила ему грудь. Тогда он выжил. Но сегодняшняя рана казалась ему смертельной.

Его мать пела по-армянски!

Ничего не соображая, не разбирая пути и не обращая внимания на продолжающийся дождь, Мустафа бежал к аэропорту, оставляя за собою обломки своего прежнего мира. Бежал от того, что он сейчас услышал. Бежал от того, что хотело его догнать и круто изменить недолгий остаток его жизни.

Словно на автопилоте он зарегистрировался на рейс, машинально прошел пограничный контроль и вскоре оказался в самолете. Склонившийся над ним стюард попросил его пристегнуть ремень безопасности, но его голос доносился словно из-за глухой стены. Это было очень похоже на «грогги», состояние, в коем пребывают боксеры после тяжелого удара. И он, ни разу не испытав его на ринге, оказался в нем, услышав всего лишь песню.

Как же так?! Как его мать могла петь по-армянски? Не может быть такого, чтобы она знала этот язык! А может, просто запомнила эту песню? Но нет! Это самообман. Не нужно себе лгать! Колыбельная — единственная песня, которую все мамы поют на родном языке. А раз это так, то его мать — армянка! У него, у турецкого офицера Мустафы Гази, мать — армянка! Но тогда почему же ее убили гяуры? За то, что была замужем за турком? А может, они не знали, что она армянка? Но она же могла им об этом сказать, причем на их же языке.

И еще, если это так, то и он наполовину гяур… От этой мысли у него перехватило дух, будто самолет вдруг угодил в воздушную яму. Облизнув пересохшие губы, Мустафа попросил у проходящего мимо стюарда воды. Залпом осушив стаканчик, старик устало откинулся на спинку кресла. Мысли его путались и рвались, как сгнившая нить… Нет, этого не может быть. Не так он шел по жизненному пути, чтобы в самом его конце оказаться гяуром. Чем же он так прогневил Аллаха? За что тот ниспослал ему такой финал? Ведь он прожил жизнь так, как подобало настоящему турку. Больше того, далеко не каждый турок мог бы сравниться с ним в его заслугах перед родиной. Каждый его день был наполнен борьбой за Счастье и свободу Турции. Нет, Мустафа Гази не может быть кем-либо, кроме как турком!

Он постарался напрячь всю свою волю, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Поглядел в иллюминатор, где виднелся напоминающий скомканную оберточную бумагу изломанный рельеф Анатолийского нагорья.

Песня — это всего лишь песня. Набор звуков. Подумаешь, песня! Вполне возможно, ему изменяет память, ведь это было так давно.

Безжизненные серо-бурые скалы громоздились внизу, в тени глубоких расщелин клубилась почти неразличимая зелень. Казалось невероятным, что в таких суровых местах кто-то может выжить. Но Мустафа и сам вырос в этих горах.

И вдруг он ощутил прилив сил. Как хорошо, что не было билета на Стамбул! От Аданы рукой подать до родных мест. Он отправится туда, и все прояснится. Да, прошло немало лет, но и люди в этих горах доживают до глубокой старости.

Быть может, жив еще один из тех, кто вспомнит его мать? Мустафа найдет его, и все дурацкие сомнения развеются, как утренний туман!

Немного успокоив себя этим, он закрыл глаза и забылся коротким сном.

Стюард разбудил его, когда самолет приземлился в аэропорту и большинство пассажиров уже покинули борт. Выйдя из аэропорта, он направился в офис аренды автомобилей. Мысль о том, чтобы взять такси, он отбросил еще в самолете — поездка в места, где прошло его детство, могла затянуться. Усевшись за руль новенького «рено», он помчался по шоссе, но вскоре остановился, чтобы купить автодорожную карту. Ему вовремя пришло в голову, что за прошедшие годы здесь многое могло измениться. Последний раз он был здесь в 1998 году, навещая могилы дедушки и бабушки.