Читать книгу "Скрипка некроманта - Далия Трускиновская"

У самого Маликульмулька скрипка была работы Ивана Батова, одна из первых, еще той поры, когда Батов работал в мастерской Владимирова, и то — ее пропажа оказалась бы весьма чувствительна. А тут — инструмент работы самого Гварнери!

При мысли, что придется докладывать о краже князю и княгине, Маликульмулька прошиб холодный пот. Князь — это бы полбеды, княгинин гнев куда страшнее.

Певцы и певицы собрались в комнате, Аннунциата поила Никколо водой, Дораличе стояла, уперев руки в бока, похожая на базарную торговку, вздумавшую, будто ее хотят обмануть. Риенци и Сильвани стояли возле старика Манчини, словно готовясь его защищать. А старик выглядел, как осужденный, который уже приведен на эшафот и смирился со своей участью.

— Когда вы в последний раз видели скрипку? — спросил его Маликульмульк.

— Когда? Мы после концерта остались в гостиной, господа хотели поглядеть на скрипку и услышать ее историю. Потом они стали уговаривать Никколо сыграть еще что-нибудь, но я видел — мой мальчик устал. Я сказал ему: мой Никколо, давай отнесем скрипку в комнату, иначе эти люди не дадут тебе покоя. Мы пошли вместе. Мы видели, как люди господина князя выводят пьяного дурака Баретти. Мы уступили им дорогу, а потом вошли в комнату. Там не было ни души. Я побоялся оставлять скрипку в комнате, которая не запирается, но Никколо сказал: мы спрячем ее среди шуб, никто не догадается копаться в шубах. Мы положили ее в футляр и очень хорошо спрятали. Потом мы вернулись в гостиную совсем ненадолго. К нам подошел синьор Риенци и предложил вместе ехать в гостиницу. Мы согласились и пошли обратно в комнату. С нами пошел и синьор Сильвани. Мы совсем недолго были в гостиной! Я дал моему Никколо питье, он выпил и сел на диван отдохнуть. Синьор Сильвани вышел, потом вернулся, взял свою шубу, а футляр стоял под ней, прислоненный к стене. Мне казалось, что он стоял ближе к окну. Я открыл футляр и увидел одни покрывала.

— Да, это именно так и было, — подтвердил Риенци. — Я тоже увидел, они лежали так…

Он сделал несколько движений, как будто комкал ткань руками.

— Вот тут лежала она, — старик Манчини со вздохом указал на раскрытый футляр, очень старый и потертый футляр из буйволовой кожи с бронзовыми позолоченными застежками. — Маркиз велел заворачивать нашу красавицу в три покрывала — сперва шелковое, затем бархатное и поверх всего — замшевое, он сам дал нам эти три покрывала. Он сказал: береги скрипку, обезьянка… И у него было такое лицо, я испугался — у него было лицо, как у купца, который надул покупателя и радуется… Не плачь, мой Никколетто, на все воля Божья…

— Мы непременно найдем скрипку, — сказал Маликульмульк. — Ее еще не успели вынести, она где-то в замке.

— Нет, ее не надо искать, — горестно сказал старик Манчини. — Она улетела.

— Что значит — улетела?

— Она выпила из моего мальчика жизнь и улетела… Маркиз заклял ее, эту скрипку, она вернулась к нему, полная сил! Это была адская скрипка, синьоры! — воскликнул итальянец. — Она отняла у меня моего бедного мальчика… Это судьба, так Бог велел… Я молился, я плакал… все напрасно…

Маликульмульк растерялся. Он посмотрел на Риенци, на Сильвани — оба кивали с таким видом, будто подтверждали мистическое исчезновение скрипки. Тогда он посмотрел на певиц. Аннунциата обнимала Никколо и что-то нашептывала ему в ухо. Дораличе хмурилась.

— Вы тоже считаете, что скрипку унесли злые духи? — спросил ее Маликульмульк.

— Да, синьор. Маркиз ди Негри — дурной человек. Он собирает скрипки, чтобы… чтобы… — тут ее знания немецкого языка оказалось недостаточным, и она коснулась плеча Карло Риенци.

— Это бывает, — сказал певец. — Флейта, или скрипка, или даже клавикорды пьют жизнь из человека, оттого они так дивно звучат. Есть люди, которые платят, чтобы голос звучал… Они поют, как ангелы, и делаются все слабее, все слабее… и умирают…

Сильвани сделал жест, понятный всякому: он беззвучно пригласил Маликульмулька выйти из комнаты.

— Бедный мальчик скоро умрет, — сказал он. — Тут никто не поможет, кроме Пресвятой Девы. Скрипка забрала его жизнь и вернулась к хозяину.

— Вы верите во все это?

— Как я могу не верить в то, что вижу своими глазами? Всякий разумный человек обойдет палаццо ди Негри за три квартала. Только старый чудак Манчини мог отважиться и привести туда мальчика.

— Отчего же? — спросил Маликульмульк.

— Все знают, что маркиз дружит с бесами. Он оживляет покойников, и они ему служат…

— Покойников?

— Да. Вы люди образованные, в это не верите. А мы, артисты, мы люди простые, мы это знаем. Ему нужна жизненная сила, чтобы воскрешать хорошеньких девушек и злодеев, которых судьи отравляют на виселицу. Эти старые скрипки закляты, и дьяволы помогают маркизу находить их и покупать. А потом он их, как охотничьих псов, спускает — и они приносят ему добычу. А часть добычи оставляют себе, оттого их голоса так сладостны. Говорят даже, что он натягивает на скрипки струны, сделанные из человеческих кишок. Отчего, как вы полагаете, никто не хочет ездить вместе с Манчини? Все боятся скрипки маркиза ди Негри!

Высказав все это по-немецки довольно бойко, Сильвани перекрестился.

Маликульмульк был сильно озадачен этой историей. Он видел, что певец искренне верит в злых духов и поднятые из могил трупы. Но что сказать по этому поводу — не знал.

Зато Тараторка была сильно перепугана и даже ухватилась за Маликульмульков рукав.

— Не говорите ничего его сиятельству, — попросил Сильвани. — Не надо огорчать доброго князя. Они оба умрут — сперва Никколо, потом Джузеппе. Джузеппе не сможет его пережить.

— Нет, нет, они не умрут! Его можно вылечить! — воскликнула по-немецки Тараторка. — У нас хороший доктор, я скажу ее сиятельству, он поможет, он непременно поможет! Я сейчас приведу его!

Не успел Маликульмульк строго спросить ее, где это она выучилась подслушивать, как девочка убежала.

— Не уезжайте, — сказал он тогда певцу. — Я обязан доложить об этом их сиятельствам. Я, простите, в злых духов не очень верю.

— Но кто же еще мог вынести скрипку? Она была спрятана, она оставалась без надзора не более четверти часа, и в этой части замка, мне кажется, посторонние не бывают, она для прислуги и для бродячих артистов — вроде нас, — Сильвани произнес это так, что Маликульмульк сразу вспомнил и столицу, и театральный народ со всей его гордостью, которая была оборотной стороной унижения; но если бы только это — актерская гордость умудрялась сделать из унижения нечто вроде дойной коровы для себя, черпала в нем силы и средства, чтобы заставить богатых знакомцев устыдиться за то, что они благополучны и ни перед кем не должны пресмыкаться. Знакомый кундштюк, и лучший способ с ним справиться — не обращать на него внимания.

— Нет, наши люди этого сделать не могли… — и тут Маликульмульк задумался, вспомнив изгнанного кучера Терентия. Иногда совершенно невозможно понять ход мыслей подневольного человека, да не просто человека — а состоящего в барской дворне, живущего в странном мирке со своими сокровищами и своим кипением страстей. Терентий мог бы стянуть скрипку из совершенно непостижимых соображений — а кто-то иной, поумнее, догадался бы, что ее можно выгодно продать. И выбрал отличное время — когда в замке полно народу, причем такого, с которым хозяину и хозяйке приходится раскланиваться и церемониться.