Читать книгу "Дорога камней - Антон Карелин"

Будут после меня вспоминать,

Как не знавший трепета лёд,

Но оправдан буду листвой,

Что проносит, в небе скользя,

Мимолётную просьбу той,

Для которой я предал себя...

Генерал помассировал болезненно сжавшееся сердце, продолжая отрешённо смотреть в полузашторенное окно, — оно все ныло и ныло. Краткий сон не принёс ему отдохновения и необходимого спокойствия. Непозволительно значительные вещи были поставлены на кон, слишком многое он уже сделал, и сейчас, стоя у подножия очередного ступенчатого перелёта, отчётливо представлял себе, сколько ещё предстоит, — значит, нужно было собраться. Забыть обо всем, кроме единственно важного.

Кашлянув, натянув на плечи расшитый вязаными лентами тёплый плащ, он открыл медальон и несколько минут всматривался в лицо девушки, изображённой там, в масле крошечной миниатюры, которой магия придавала волнующую трёхмерную глубину.

Как обычно, она оказала своё воздействие, бывшее сильнее любого профессионального волшебства. Он успокоился, даже совесть и горечь в его душе замерли, оттеснённые обречённым обожанием. Генерал Бринак неожиданно кратко, сухо улыбнулся, на краткое мгновение снова возносясь к небесам. На сердце у него потеплело, и слегка увлажнились всегда непримиримо-стальные глаза.

Все-таки он испытал в жизни то, ради чего стоило жить. Ради чего умирали теперь один за другим тридцать девять столь разных, но в равной степени обречённых людей; ради чего в дальнейшем должны были погибнуть десятки и сотни.

И даже если ему предстояло остаться в истории, как одному из величайших заговорщиков, злых гениев Благодатной Империи, Демьен был согласен. Он все отдал бы за свет в её глазах...

Но родные ждали его в столовой. Нужно было идти завтракать.

— Смотри, книжка!

— Чего?

— Книж-ка! — Девочка присела на корточки, пытаясь вытащить из-под груды игрушек заваленную, пыльную книгу в деревянном переплёте с отделкой из плотного, густого бархата темно-синего цвета, с затёртыми и поблекшими блёстками, когда-то превращавшими переплёт в звёздное небо.

— Дэн, помоги же, — попросила она, силясь вытянуть её из-под общей груды, но все безуспешно.

Мальчишка, такой же раскрасневшийся от быстрого бега и прелести мимолётного поцелуя, который получил, ког- да-таки догнал её, с готовностью наклонился, ухватившись за книжный край.

— Давай, — сказал он, — тянем, когда я скажу.

— Угу. — Девочка кивнула, искоса глядя на него сквозь несколько выбившихся из причёски нежно-каштановых прядей.

— Тянем! — воскликнул он и рванул книгу на себя.

Бархат обложки треснул, но вложенной силы хватило, и вместе с частью наваленных друг на друга старых пропылённых игрушек темно-синее чудо вывалилось прямо на них. Оба упали, когда она подалась назад, и оба теперь с воодушевлением уселись вокруг неё, изучая обложку.

— Ну вот, — недовольно произнёс мальчишка, указывая на крошечное серебряное заглавие, висящее под нечищенной, потускневшей серебристой Луной, — эльфийский. Ни слова на нем прочесть не могу.

— Правильно, — с улыбкой упрекнула его девочка, — это я учусь, ты все бегаешь да скачешь...

— Бегаю лучше тебя, — рассмеявшись, возразил он. — И поцелуй получил я... Дедушка Демьен сказал, что из меня выйдет отличный солдат.

— Что же, — окинув его оценивающим взглядом, откидывая свои лёгкие каштановые волосы назад, юная наследница рода Амато лукаво и победно усмехнулась, — зато прочесть здесь ты ничего не сможешь. Это бесспорно. Значит, следующий поцелуй — мой.

Они неумело целовались над раскрытой книгой, разворот которой запечатлел одно из древних эльфийских стихотворений, пришедшее к людям из тысячелетней дали и оставившее шрам в душах некоторых из них.

4

Огромное пшеничное поле, утонувшее в солнечном свете, ласково шумело с южной стороны, созревшие колосья раскачивались золотистым, шуршащим морем, волны которого достигали невысокой серой каменной стены, укрытой зеленеющими деревьями, но заметной даже в буйных порослях плюща. Огибающей дом по остальным трём сторонам света, с севера высящейся малой дозорной, шпилями официальных стягов и широкими двустворчатыми воротами.

Сама стена защищала медленную старость владельца усадьбы лишь от глаз прохожих, которые изредка забредали в крохотную долину, прикрытую от ветров холмами, а от палящего зноя — зеленью разросшихся деревьев и трав.

Для взломщика или роты солдат серьёзным препятствием она бы не стала; впрочем, на это никто и не рассчитывал, так как внешне незаметная, но профессиональная и очень хорошо экипированная охрана за этой стеной и вне её все же была. Раскинувшуюся на двадцать пять акров усадьбу совсем недавно просто напичкали защитными устройствами, средствами наблюдения, сигнальными линиями и множеством ловушек — парализующих, связывающих, замедляющих, выбрасывающих в никуда и нужное время удерживающих там. На всякий случай дом и двор даже прикрывало защитное поле, сейчас, правда, неактивное.

Также в самом доме и в глубине дикой, очень густой рощицы, обнимающей усадьбу слева и сзади, находились два стационарных телепортационных круга, связанных напрямую с Высоким Двором.

Жужжали мухи. Что-то говорливо обсуждали птицы, устраивающие себе собрания то тут, то там. Во внутреннем дворе, затенённом плющевыми арками и широкими кронами нескольких высоких дубов, на гладких чёрных и темно-серых камнях, рядом с многочисленными родниками, ручейками и крошечными прудами, валялись, греясь и бездельничая, более двух десятков кошек и собак разных пород, преимущественно крупных, быстрых. Декоративных пищалок с очаровательными глазками и маленькими подзавитыми тельцами среди них не было. Хозяин таких не любил.

Птичий щебет и журчание воды, сходящейся в один широкий светлый ручей, вело прямиком в затенённый дальний угол геометрически неправильного прямоугольника-двора — в беседку из белого камня, почти полностью скрытую ярким цветением южного плюща, мелкие, розовато-белые соцветия которого красили тонкие колонны, резные стены, чуть изогнутые сверху, высокий купол и полуоткрытый, занавешенный ниспадающими стеблями вход. Сотни маленьких лепестков устилали широкие каменные ступени подобно расшитому тонкому ковру.

Всякий бродящий по двору и увидевший беседку, ощутил бы спокойную прохладу, безмятежность, царящую в ней. Любой захотел бы посидеть там, размышляя о своих несчастьях и тревогах или предаваясь спасительным мечтам; страшась упустить эту нежную цветущую тень, не желая опоздать даже на миг, он с трепетом вошёл бы в зелено-белый благоуханный сумрак, прислушиваясь к серебристому журчанию маленького фонтана, бьющего изо рта выгнувшейся сказочной рыбы, застывшей в центре беседки, на ребристом чёрном постаменте посреди прозрачных изломанных камней.

Каждый из забредших сюда, не раздумывая, чувствуя мимолётную улыбку, помимо воли возникшую на лице, ощущая призывное желание и тоскливую, мечтательную ностальгию, всепроникающую, будоражащую члены лёгкость, ступил бы сюда, навстречу хотя бы часу в здешней медленной, текущей у самых ног не знающей тревог тишине...