Читать книгу "Прощание с осенью - Станислав Игнаций Виткевич"

— Господин Берц, — начал Азалин как будто холодно, но дрожа от гнева, граничащего с самым настоящим страхом, — маркизов в Италии, как собак...

— Погоди, Азик, прежде всего надо определить фактическое положение дел, — прервала его Геля. — Папа, ты хотел бы, чтобы меня больше не было?

— Да, знаю. Все это мне известно. Ты всегда шантажировала меня самоубийством. Я люблю тебя, тебя одну, — стонал в кресле бессильный Вельзевул.

— Это мой жених. Мы устроили американскую проверку. Он мне на самом деле понравился. И как знать, может, я его по-своему люблю.

— Но он ничто для тебя, точно такое же ничто они и в моих высших расчетах. Записной трус с худшей репутацией плутократического выскочки с сомнительным титулом. Я думал, что ты поддержишь величие дома Берцев.

— Господин Берц, — гордо начал князь. — Завтра я дерусь с Базакбалом...

— Еще одно ничтожество. О, и зачем я пускал к себе в дом эту голь!

— Я вынужден быть резким, ибо момент исключительный. И в то же время должен быть терпим к отцу моей невесты. Что же касается моего титула, то прошу изучить генеалогию князей Белиал-Препудрех, главу о ханах в тегеранском альманахе. Если завтра не погибну, послезавтра — венчание.

— Какое венчание? — кипел Берц. — Ты что, с ума сошел? Вы все сумасшедшие! Только этим могу все объяснить.

— Католическое венчание, папа, — мягко, но убедительно вставила Геля. — Азалин католик, его мать баронесса, урожденная Гнембе, папа.

— Такая же баронесса, как и он князь. Ха, а там столько настоящих!.. Нет, я больше не могу... — И он ударил кулаком в подлокотник.

— Господин Берц, попрошу не оскорблять мою мать... — начал Азалин.

— Завтра перехожу в католицизм, — прервала его Геля. — И ты тоже, папа, под давлением со стороны дочери. Твоя честь, папа, спасена, а, принимая во внимание интересы дела, ты всегда говорил, папа...

— Да, да, — выдавил из себя уже успокоившийся Берц: слово «папа» действовало на него, как морфин. — А если этот болван погибнет, что тогда?

— Тогда ничего. Никто, кроме тебя, Юзи, меня и его, ничего об этом не знает. Впрочем, я приняла нужные порошки.

— Но будущий муж... — Голос завяз у него в горле.

— Ну, с нашими деньгами нам нет нужды входить в такие мелочи. А ты признайся, папа, что тебя мучит самая что ни на есть пошлая ревность ко мне: ты подсознательно влюблен в меня: комплекс дочери. В противном случае тебе было бы все равно. Разве Лола Грин тебя больше не устраивает в качестве противоядия от кровосмесительных чувств? Мы похожи с ней, как две капли воды. Ее единственное выступление было здесь. Ты платишь ей безумные суммы. Я все знаю. У меня есть ее фотография в коллекции эротических курьезов рядом с моей, твоей и маминой. Комплекс дочери! Ха, ха, ха!

— Довольно, довольно с этим Фрейдом, хоть он и еврей, я бы с удовольствием башку ему раскроил. Запудрил мозги даже самым умным людям, даже тебе, Геля. Разве то, что я здесь вижу, могло бы когда-нибудь случиться, если б не этот проклятый Фрейд?!

— А сейчас, папа, либо ты успокоишься и пообедаешь вместе с нами, либо я попрошу тебя покинуть мои покои. Хватит на сегодня с бедного Азалина этих наших разговоров, его еще ждет вторая часть программы и утренняя дуэль.

— Дай ему по крайней мере выспаться, — сказал старик, смягчившись, но тут же новая волна ярости прокатилась у него из-под ложечки под кадык. — Вот проходимец, чтобы меня вокруг пальца обвести. Ты, каналья, должен был сначала передо мною предстать, а не насиловать мою дочь, как последнюю девку, да еще в моем собственном доме! Понимаешь, сучий потрох?!

— Господин Берц, если вы меня заведете, я буду вынужден и вас вызвать, — уже со смехом сказал Препудрех.

«Царство обоих Берцев», как их называли, посмотрели на него чуть ли не с восхищением.

— А, делайте, что хотите. У меня на сегодня еще три заседания! — крикнул Берц, хватаясь за голову. Он оставался в таком положении долю секунды, провертывая с непостижимой скоростью какую-то финансово-политическую комбинацию, и внезапно выскочил, ни с кем не прощаясь.

А в покоях его дочери снова началась смертельная оргия, соединенная со странным скорбным богослужением за душу гибнущего от истощения, отчаяния и страха князя Белиал-Препудреха. Проблема девственности совершенно перестала существовать для Гели. Все прошлое казалось ей чужим, относящимся как бы к совершенно другому человеку. Даже сегодняшний вечер с Атаназием казался ей всего лишь рассказом какой-то знакомой, симпатичной ей девушки. Обрастающее плотью настоящее распухало до неприличия. Но за этими нагромождениями даже слишком реальных кусков материализовавшихся мгновений давнишних грез крылся какой-то неуловимый призрак давно прошедших лет, чуть ли не самого детства: смертельный душок, посланец неведомых загробных пределов. «Только не сейчас... еще... еще...» — думала она, скрежеща зубами от невыносимого блаженства. Князь, прекрасный, как «м о л о д о й д ь я в о л ь с к и й б о г», своей непостижимой и зловещей красотой, отождествленной с убийственным блаженством, представляющим с ней единое целое, заполнял ее (Гелю) всю, по самое задохнувшееся горло, «через край», насыщая разверзшуюся так, что была готова разорваться, всепоглощающую похоть все более страшными ударами «какого-то непонятного вала». Еще мгновение, казалось Геле, и она сойдет с ума... Ах — и весь мир разлился одним морем невыразимой бесконечной благодати... «И этим был он, и это лицо, и эта его штука там...» Препудрех с диким восторгом уставился на вытаращенные в экстазе глаза любовницы. Он был уверен, что сейчас он стоит на вершине жизни — о чем еще, кроме этого, мог мечтать он, бедный жиголо? А завтра смерть и конец. А Геля, упоенная только что испытанным удовольствием, казалось, троилась, четверилась, пятерилась и сатанела на глазах, добывая из тела несчастного эфеба все скрытые запасы жизнетворных сил и энергии. Между тем около двенадцати верная Юзя подала им в продолжение обеда морковку а-ля Триполини на специальном маслице, полученном из определенных выделений носорога, и жаркое из страуса в яичнице из яиц его же с салатом из австралийского осота, улиток с озера Неми и круглых (редкость!) дамасских кронплайтов, предварительно припеченных по краям методом Уайта. Насытившись этим, они продолжили безумствовать как пара скорпионов, до тех пор, пока заря не заголубела в просвете карминных занавесок, сделанных из настоящего малайского хумполонга. Препудрех очнулся от оцепенения, в одиннадцатый раз отдавая своей невесте концентрированный заряд своей глубинной сущности. Ему пришел на память эпизод из читанного в детстве «Пепла» Жеромского: княгиня Эльжбета и Рафал, и он подумал, сколько же раз такое было у той пары.

— Я сказал им, что до завтра, то есть до сегодняшнего утра, все должно быть готово, хоть бы всю ночь им пришлось работать, — говорил он Геле, не имея сказать ничего лучше. Вообще он иногда ощущал в ее обществе скандальную пустоту в голове и панически боялся этих моментов: тогда она самым безнадежным образом ускользала от него, и он был бессилен. Но это чувство интеллектуальной приниженности было одним из мазохистских элементов его вожделения. — Разве что эта скотина к утру не найдет секундантов, — добавил он с наигранной бесшабашностью.