Читать книгу "Клинок Минотавра - Екатерина Лесина"

– Накурено, – пояснила она. – И бардак невозможный. А тебе надо немного протрезветь. Я кофе сварю. Пьешь?

– Пью, – Иван поднял бутылку, в которой еще оставалось на дне.

– Я не про это, – бутылку забрала, содержимое ее отправилось в мойку, окропив груду грязных тарелок. – Разговор будет серьезный, поэтому, будь добр, посиди и не мешай.

От Лары пахло жасмином, и аромат этот удивительным образом ей шел. А все-таки некрасивая. Несмотря на правильные черты лица, на фигуру, которая почти модельная… модельно-плоская… кажется, Лара пыталась пробиться, Машка ведь рассказывала… а он слушал вполуха.

Точно, не получилось в модели… и она в бизнес пошла. А в бизнесе у нее получилось…

Чем она торгует?

Цветами? Духами? Проклятье, забыл.

Она же, надев полотняный фартук, засучила рукава и принялась за уборку.

Посуду – в посудомойку. Мусор – в мусорное ведро, туда же окурки и пустые пачки. Пепел со стола стряхнуть, и содержимое холодильника спровадить вон. Завязать пакет.

– Вынеси, – Лара сунула пакет Ивану в руки. – Я еще плиту протру и будет более-менее порядок… ненавижу бардак.

Он дотащился до мусоропровода и, кое-как запихав пакет в нутро его, долго стоял, прислушиваясь к шорохам. Воняло картофельными очистками и ацетоном. Странно, но от вони полегчало. А Ларка сварила крепкий кофе со специями.

– Садись и пей, – она сунула под нос чашку. Сама же занялась пакетом, из которого появлялись коробочки с китайской лапшой, кажется, еще уткой, рыбой.

– Зачем ты пришла?

От кофе в голове прояснилось.

– Не надо было? – она пригладила взъерошенные волосы. – На работе сказали, что ты в запой ушел. А запои, Иван, чреваты.

…Машка называла его Ванечкой. Или Ванюшей. Или еще Ивашкой, а Иваном – никогда.

– И в тебе проснулась жалость?

– Во мне? – она хмыкнула.

Сама же чай пила. Зеленый. С жасмином.

…Машка купила целый мешок этого чая, потому что полезен и китайский. Пила, морщила носик и вздыхала, все-таки полезные вещи редко оказываются вкусны.

– Во мне проснулось желание выяснить, кто убил Машку, – чай она размешивала серебряной ложечкой на длинном черенке, не заботясь о том, чтобы ложечка не ударялась о стенки чашки. – Ты ешь, ешь… ты еще пьян, но уже вменяем.

Злая. И некрасивая. В Иване даже профессиональный интерес проснулся, как возможно подобное, чтобы лицо с настолько правильными чертами было таким некрасивым? И горбинку с носа ей убирать нельзя, потому как горбинка эта придает лицу индивидуальность. Убери – и останется просто правильное. Некрасивое.

– Возможно, мне следовало бы вмешаться раньше, – она почесала запястье. Тощая рука, бледная кожа и синие вены.

– И ты ешь.

– Я не хочу.

– Ешь, – Иван встал, в шкафу еще оставались чистые тарелки. – Ты тощая.

– Надо же, мне казалось, что это – мое конкурентное преимущество.

– Перед кем?

– Перед остальными женщинами. Сейчас худоба в моде… – она говорила это с улыбкой, вот только взгляд был напряженным, нервным.

– Наплюй на моду, – посоветовал Иван, подвигая к себе коробку с лапшой. И соус имелся, кисло-сладкий. А ей, должно быть, острый по вкусу. Такая женщина должна любить острую еду. Почему он прежде не обращал внимания на Илларию? Впрочем, как и на остальных Машкиных приятельниц. Много их было, и все казались Ивану одинаковыми, пестрыми, шумными и пустоголовыми.

Девочки-однодневки.

– Иван, я прошу: отнесись к тому, что скажу, серьезно, – она потерла переносицу.

Все-таки очаровательная горбинка.

А есть – не ест, нюхает только, и точеные ноздри раздуваются.

– Я была в полиции… да, меня выслушали, но и только… кажется, им все равно… – она говорила отрывисто. И себя обняла. – Я же хочу, чтобы подонок, который сделал с Машкой такое, был наказан… ты, наверное, не знаешь. Мы ведь с детства знакомы… с детского сада… и в школе за одной партой сидели. Сюда поступать поехали… ну и на подиум. Какая провинциальная идиотка не мечтает о том, чтобы покорить подиум?

Щеки вспыхнули румянцем.

– Не получилось?

– Не получилось, – глухо отозвалась она. – Машку сразу отсеяли, сказали, что фигура не та…

И вправду не та, не подиумная. Машка статная была, крупная, грудь четвертого размера. Ей только нос не нравился.

– А мне предложили попробовать… вот два года я и пробовала.

– А она?

– Училась. Поступила… ты же знаешь, педагогический… младшие классы… по-моему, туда всех брали. Родители гордились. Я своим врала. Пока было кому врать.

Она выглядела растерянной и даже несчастной и, словно чувствуя это, злилась.

– Не надо меня жалеть. Спустя два года я поняла, что или брошу, или сдохну. Но, в любом случае, мировая слава мне не грозит. Тогда осталась без денег, без жилья, но с больным желудком и… и куча других проблем имелась. Машка меня выручила. Жила у нее… потом кое-как выкарабкалась…

– Долг отдаешь?

– Вроде того. Она хорошим человеком была. Пустоголовая, конечно. И разбаловал ты ее не в меру. Знаешь, она была из тех, кто абсолютно уверен, что заслуживает лучшего…

– А ты?

– А я из тех, кто знает, что лучшее нужно выгрызать. И если уж выгрыз, то держаться клыками и когтями… как-то вот так.

– Грустно.

Ночной разговор, похмельный. И проснувшийся голод заставляет есть все, Лара так и не притронулась. Поймав вопросительный взгляд, пояснила нехотя:

– Мне нельзя. Но я ж не о том… в общем, последние три месяца с Машкой творилось неладное. Понимаешь, я пыталась ее вразумить. Только она не слушала. Ей все казалось, что ты ее недооцениваешь… не видишь в ней личность…

Она встала.

Проблемы с желудком? Хронический гастрит? Или уже язва, которая залечилась, однако осталась, напоминая о бурном прошлом. А она сильная, если сумела остановиться, вырваться.

Лара подошла к окну и присела на низкий подоконник, сдвинула в угол пустой цветочный горшок.

– В общем… Маша встретила одного человека… я не знаю подробностей, но она была от него в полном восторге. В сети познакомились. Он назвал ее Ариадной, ей это показалось безумно романтичным. Иногда она была… бестолковее, чем обычно. Я предупреждала, что переписка эта ничем хорошим не закончится, только она слышать не хотела. Он же родственная душа! А я не понимаю!

– Тише.

– Извини, – она сунула руки в подмышки и сгорбилась. – Я теперь спрашиваю себя, что было бы, если б я не промолчала? Сказала, к примеру, тебе? Пусть не о письмах, а когда они встретились. Это же измена, а я ненавижу вранье… когда за спиной и вообще… хочешь бросить – бросай, а вот так… извини.