Читать книгу "Вопрос на десять баллов - Дэвид Николс"

И только сейчас я замечаю его.

На доске объявлений висит ярко-красный плакат формата А4, сделанный на ксероксе:

Начальный вопрос

ценой десять баллов

для тебя!

Не путаешь Софокла и Сократа?

Тулуз-Лотрека с Тулузой и Лотарингией?

Carpe diemи habeas corpus?

Думаешь, у тебя есть то,

что может сделать тебя великим?

Почему бы тебе не попробовать свои силы

в «Университетском вызове»?

Отбор в команду проводится

путем короткого (и веселого!)

письменного теста.

Пятница, обед, 13:00.

Студенческий клуб, аудитория № 6.

Необходима воля к победе.

Лентяям и любителям пройти на авось

просьба не беспокоиться.

Требуются лишь лучшие умы.

Вот и оно. Наконец-то. «Вызов».

5

В о п р о с: Какой чернокожий американский эстрадный артист, провозгласивший себя самым трудолюбивым человеком в шоу-бизнесе и являющийся пионером стиля фанк, известен прежде всего как крестный отец соула?

О т в е т: Джеймс Браун.

Больше всего меня поражали их волосы: огромные, невероятные волны ломких волос, похожие на засохшую пшеницу; ниспадающие занавесы шелковистых челок; пышные бакенбарды, как в костюмированной драме для воскресного вечера. Папа мог побелеть от ярости, увидев любую прическу, кроме как «покороче затылок и виски», в передаче «Лучшие песни года», но если человек выступал в «Университетском вызове», он заслуживал право на любую чертову прическу, которую только хотел. Создавалось впечатление, что они ничего не могут с этим поделать, словно через их сумасшедшие прически выплескивалась их невероятная, неконтролируемая умственная энергия. Подобно сумасшедшему ученому, нельзя быть настолько умным и при этом иметь волосы, поддающиеся укладке, или нормальное зрение, или способность умываться и одеваться самостоятельно.

А еще одежды: загадочная староанглийская традиция сочетания алых мантий с нарочито эксцентричными галстуками расцветки клавиш пианино, бесконечными шарфами ручной вязки и афганскими жилетами. Конечно же, ребенку, который смотрит телик, все кажутся старыми, и уже сейчас я понимаю, что они должны были быть молодыми – формально, если считать прожитые годы, – но если им на самом деле и было по двадцать, то выглядели они на все шестьдесят два. Естественно, в их лицах не было ничего, напоминавшего о юности, или задоре, или добром здравии. Напротив, они были уставшими, одутловатыми, измученными заботами, словно боролись с весом всей этой информации: период полураспада трития, происхождение термина «серый кардинал», первые двадцать совершенных чисел, строфа сонетов Петрарки – все это давалось ценой невероятного физического напряжения.

Конечно же, мы с папой редко давали правильные ответы, но дело было даже не в этом. Это была не ерунда – это было ощущение самодовольства и благодушия, когда ты что-тознаешь, и в то же время ощущение робости перед всей той огромной вселенной вещей, о которых тыи понятия не имеешь. Дело было в том, что на участников передачи следовало смотреть с благоговением, потому что нам с папой казалось, что эти странные существа на самом деле знают все. Задай им любой вопрос: сколько весит Солнце? почему мы здесь? бесконечна ли Вселенная? в чем секрет настоящего счастья?– и если даже они и не дадут мгновенного ответа, они, по крайней мере, посовещаются, о чем-то тихо и неразборчиво перешептываясь друг с другом, а затем выдадут ответ, который, даже если не совсем верен, все равно звучит как вполне хорошее предположение.

И неважно, что участники викторины были абсолютно неприспособленными к жизни, или немного прыщавыми и неопрятными, или старыми девами, а иногда и просто откровенно странными; важным было то, что где-то было место, где люди на самом делезнали все эти вещи, и им нравилось это знание, и они любовно лелеяли свои знания, считали их важными и нужными, и в один прекрасный день отец сказал, что стоит мне усердно, усердно поработать, и однажды я смогу попасть туда…

– Прикидываешь свои шансы? – звучит сзади девичий голос.

Я оборачиваюсь и вижу, что обладательница голоса настолько красива, что я чуть не роняю свою банку пива…

– Прикидываешь свои шансы?

Не думаю, чтобы стоял когда-нибудь рядом с чем-либо настолько прекрасным. Конечно же, красота присутствует в книгах, или, например, в картинах, или в пейзаже, вроде экскурсионной поездки на остров Пурбек в рамках курса географии, но до сих пор я не припомню, чтобы встречался с настоящей красотой, которой обладает живое, теплое, мягкое человеческое существо, которое даже можно потрогать – по крайней мере, теоретически. Она настолько совершенна, что я буквально вздрагиваю, когда вижу ее. Мышцы груди сводит судорогой, и мне приходится напомнить себе о необходимости дышать. Да, я знаю, это звучит как огромное преувеличение, но она на самом деле похожа на молодую светловолосую Кейт Буш.

– Прикидываешь свои шансы? – спрашивает она меня.

– Ммм? – парирую я, как заправский фехтовальщик.

– Думаешь, это для тебя? – спрашивает она, кивая в сторону объявления.

Быстро выдай что-нибудь остроумное.

– Пфхм, – саркастически усмехаюсь я, и она сочувственно улыбается мне, как добрая молодая медсестра улыбнулась бы, глядя на человека-слона.

– Тогда увидимся завтра, – говорит она и уходит прочь.

Она одета в причудливое, но в то же время достаточно сдержанное платье, которое выдает уверенность его владелицы в себе, вкус и чувство юмора. Она выбрала наряд Французской Шлюхи: черно-белый полосатый топ в обтяжку, широкий черный эластичный пояс балерины, черная юбка-карандаш с разрезом и колготки в сеточку. Или это чулки? Чулки или колготки, чулки или колготки, чулки или колготки…

Я следую за ней по коридору на приличном расстоянии, чтобы не вызвать ее тревоги, наблюдая за ее покачивающейся походкой – совсем как у Мерилин Монро, когда она выходит из клубов пара в фильме «В джазе только девушки»… Чулки или колготки, чулки или колготки… Когда она проходит мимо спален, из каждой двери высовывается чья-нибудь голова и говорит «привет», «здорово», «как дела», «прекрасно выглядишь», но ведь она пробыла здесь всего восемь часов, ну максимум день, так как же это вышло, что она знакома, похоже, со всеми?

Затем она возвращается на вечеринку, проходит сквозь толпу ахающих Викариев и направляется к небольшому скоплению девчонок, которые стоят с краю танцплощадки, – знаете, такие крутые, все из себя модные девчонки, которые всегда видят друг друга издалека и тусуются вместе. Диджей крутит «Tainted Love», и атмосфера в комнате кажется сгустившейся, более сексуально-хищнической и упаднической. Конечно, это не совсем Берлин времен Веймарской республики, а скорее постановка «Кабаре» силами выпускников колледжа Восточного Суссекса. Я стою в тени и веду наблюдение. Я собираюсь показать свое остроумие, все, на что я способен, а для этого мне нужно еще немного пива. Я иду и покупаю шестую банку. Или седьмую? Не уверен. Не важно.