Читать книгу "Весна Гелликонии - Брайан У. Олдисс"

Разговор с капитаном не обещал ничего хорошего, но это были только цветочки. Юлий не имел даже права жить, если не подчинится правилам, число которых казалось бесконечным. Но Киале постарался внушить ему, что ему ничего не остается, как подчиниться. Чтобы стать гражданином Панновала, нужно было научиться думать и чувствовать как панновалец.

Ему было дано указание приходить к священнику, который жил неподалеку от его комнаты. Последовали многочисленные многочасовые беседы, в ходе которых священник вдалбливал ему тематическую историю Панновала, возникшего из тени великого Акха на вечных снежных просторах, и в течение которых он был вынужден заучивать наизусть многие отрывки из священного писания. Ему также приходилось делать то, о чем просил его священник Сатаал, включая и беготню по разным поручениям. Сатаал был ленив от природы. Для Юлия был маленьким утешением тот факт, что все дети Панновала, без исключения, проходили этот курс обучения.

Сатаал был человеком крепкого сложения, с бледным лицом, с небольшими ушами, но тяжелый на руку. В случае, когда ученик нуждался в хорошем внушении, Сатаал забывал даже свою лень. Голова его была обрита, посеребренная борода заплетена в косички, как это делали многие священники его ордена. На нем была надета черно-белая сутана, свисающая до колен. Лицо его было изрыто оспой. Юлий не сразу понял, что несмотря на седые волосы, Сатаал не достиг еще и среднего возраста. Ему даже не сравнялось двадцать лет. Тем не менее, ходил он согбенной походкой, свидетельствующей о солидном возрасте и большой набожности.

Когда Сатаал обращался к Юлию, голос его всегда звучал доброжелательно, но как бы издалека, тем самым подчеркивая пропасть между ними. Юлия успокаивало отношение к нему этого человека, которое, казалось, говорило: «Это твоя работа, но также и моя. И я не стану усложнять жизнь и тебе и себе, докапываясь до твоих подлинных чувств». Поэтому Юлий помалкивал, прилежно зубря напыщенные вирши.

— Но что же это означает? — как-то спросил Юлий, не поняв какого-то места в священном писании.

Сатаал медленно поднялся, заслонив плечами свет, падавший ему на затылок, нагнулся к Юлию и сказал нравоучительно:

— Сперва выучи, а потом пытайся понять. После того как ты выучишь, мне легче будет растолковать тебе то, что ты выучил. Ты должен учить сердцем, а не головой. Акха никогда не требовал понимания от своего народа. Только послушание.

— Ты сказал, что Акхе нет никакого дела до Панновала.

— Главное — что Панновалу есть дело до Акхи. Ну, давай еще раз:

Кто жаждет лучей Фреира,

Тот попадет к нему на крючок:

И потом уже будет поздно,

Он сожжет слабую плоть.

— Но что все это значит? Как я могу учить то, что не понимаю? — спросил Юлий.

— Повторяй за мной, сын мой, — сурово сказал Сатаал. — Кто жаждет…

Юлий чувствовал себя придавленным этим темным городом. Его густые тени обступали со всех сторон, стискивая душу. Во сне он часто видел мать, и кровь струилась у нее изо рта. Вздрагивая, он просыпался и лежал в постели, устремив взгляд в потолок. Временами, когда воздух был относительно чист, он мог увидеть прилепившихся к потолку летучих мышей и свисающие сталактиты. И тогда им овладевало страстное желание вырваться из этой ловушки, в которую он сам себя загнал. Но идти было некуда.

Однажды, охваченный среди ночи отчаянием, он пополз за утешением в дом Киале. Тот рассердился, когда Юлий нарушил его сон, но Туска нежно заговорила с ним, как с сыном, поглаживая ему руку.

Затем она тихо заплакала и сказала, что у нее тоже был сын, примерно одного возраста с Юлием, по имени Усилк. Он был хорошим парнем, но милиция его забрала за преступление, которого — это она знала точно — Усилк никогда не совершал. Каждую ночь она думала о нем. Его бросили в одно из самых страшных мест в Святилище — под надзор фагоров, и она уже не надеялась увидеть его вновь.

— Милиция и священники очень несправедливы, — говорила она, вздыхая.

Юлий согласился с нею:

— Мой народ иногда живет впроголодь, но все мы равны и стойко переносим все тяготы жизни.

Помолчав, Туска сказала:

— В Панновале есть люди, которые не изучают писание, а мечтают о свержении правителей. Но без правителей Акха уничтожит нас.

Юлий пристально вглядывался в ее лицо.

— Ты думаешь, что Усилка забрали потому, что он хотел свергнуть нынешнюю власть?

Едва слышным голосом она прошептала, крепко держа его за руку.

— Ты не должен задавать таких вопросов, а то попадешь в беду. В Усилке всегда жил бунтарь, может он связался с дурными людьми…

— Ну, хватит болтать, — крикнул Киале. — Женщина, быстро в постель. А ты иди к себе, Юлий.

Обо всем этом Юлий думал во время своих занятий с Сатаалом. Внешне он держался с подчеркнутым почтением.

— Ты совсем не дурак, хотя и дикарь, — сказал Сатаал. — Но мы это быстро исправим. Скоро ты перейдешь на другую стадию обучения. Ибо Акха является богом земли и подземелья. И ты поймешь, как живет земля и мы все в ее венах. Эти вены называются октавы земли, и ни один человек не будет ни здоров, ни счастлив, если он не живет в своей собственной земной октаве. Шаг за шагом к тебе придет откровение. Не исключено, если ты будешь прилежно учиться, то тоже сможешь стать священником и служить богу Акха.

Юлий помалкивал. Он не хотел, чтобы Акха оказывал ему особое внимание. Вся жизнь в Панновале была для него откровением.

Мирные дни шли своей чередой. Юлию все больше нравилось невозмутимое спокойствие и терпение Сатаала. Обучение уже не вызывало в нем неприязнь. Даже покинув священника, он продолжал думать о его учении. Все было необычно и отличалось волнующей новизной. Сатаал сказал ему, что некоторые священники, которые постились, могли общаться с мертвыми и даже историческими лицами. Юлий никогда не слышал ничего подобного, но он почему-то не решался назвать все это чепухой.

Он стал бродить один по окраинам города и вскоре густые тени стали для него привычными. Он прислушивался к людям, которые часто говорили о религии, внимал на углах речам сказителей, которые часто привносили в свои рассказы элементы религии.

Религия была романтическим порождением тьмы, так же как страх был тем чувством, которое преследовало всех, живущих на Перевале, где часто слышался гром барабанов и звон бубнов, отгоняющих злых духов. Постепенно Юлий увидел в религии не вакуум, а ядро истины — нужно было объяснить, почему и как люди живут и умирают. Только дикарям не нужно никаких объяснений. Самопознание было похоже на поиск следа зверя на снегу.

Однажды он попал в дурно пахнущую часть Прейна, где по длинным каналам на поля подавался человеческий кал. Здесь люди были твердой породы, как говорилось в пословице. Какой-то мужчина с коротко остриженными волосами — а значит, не священник и не сказитель, — прыгнул на тележку, развозившую навоз.