Читать книгу "Гардарика - Елена Чудинова"

Право слово, я мог бы провести сутки, любуясь храмом, который от всего сердца счел красивейшим на свете! Однако ж пришел я не любоваться, а молиться. Сердце мое терзали недоумения и тревоги.

Теперь уж смог я получить разъясненья всему, что повидал в воробьином полете. Самая большая улица, что круто стлалась вниз от высокого места, где теснились княжеские и боярские палаты, звалась Боричевым ввозом. Тяжел был тот ввоз! Навстречу нам двигались нагруженные подводы, и влекшие их широкогрудые кони ступали неспешно. Мышцы могучих животных говорили о напряжении всех сил. Даже люди, идущие вверх налегке, порой останавливались, чтобы отереть лоб и перевести дыхание. Вниз же шагалось быстро, почти бегом. С обеих сторон обступившие Боричев дома стояли тесно, да не вровень. Каждый хозяин мог при желаньи полюбопытствовать, глядя в боковое верхнее окошко: хорошо ли настлана крыша соседа слева? Однако ж стоило погодить бранить работу, ведь столь же придирчиво мог обозреть и твою крышу сосед справа.

Крутой спуск был длинен, обрываясь вдали тем, что с первого взгляду показалось мне пересохшим лесом. Высоченные голые стволы — куда ни кинь взгляд. Хорошо, что я удержался от глупого вопроса, отчего сухостой не вырублен? Сперва мне сделалось ясным, что с его стороны гуще доносится людской шум. Некоторые из стволов двигались.

— Вот так пристань!!

Да уж, не стыдно было мне призваться перед доброжелательно довольным княжичем, что ничего подобного я не видал отродясь. Редко задерживалось в нашем скромном Ведове у причалов более полудюжины больших ладей. Здесь же таковых — под высокими парусами, большею частью спущенными, с рядами гребцов на огромных веслах, толкалось на серебристо серой воде не меньше, чем людей на берегу! Ну, допустим, все же меньше. Однако же берег был весь полон людьми, суетившимися около судов, а Днепр сиял по стремнине своей светлым простором.

Смешенье языков здесь стояло такое, словно строили Вавилонскую башню. Ему вторило разнообразье одежд. Одеянья изобличали чужеземцев, даже когда те молчали. Кого тут только не было! И разодетые в слишком тонкие, слишком яркие ткани смуглые люди с Востока, и беловолосые варяги, не отставшие от обычая носить на плечах волчьи и медвежьи шкуры, зверьей мордою на правое плечо. Волки и медведи глядят самоцветами вместо глаз. Самоцветы в рукоятях двуручных мечей. У варяг вид не торговый.

— Гаральдова дружина, — пояснил Всеволод. Будучи старше меня, он тем не менее держался со мною не на равных, но как подобает княжичу с князем, даже коли князь под рукою его собственного отца. Я догадывался отчего-то, что не только одна благовоспитанность им руководила. Ученому юноше, поди, скучно и с ровесниками, не то, что с младшими. Долг гостеприимства — одно дело, а дружиться Всеволод не хотел. Невелика печаль! Настоящего друга, друга на всю жизнь, я уж обрел. Мне ж лучше, не проговорюсь ненароком например в том, что уж слыхал о прибытии Гаральда.

— Тот самый герой, князь Гаральд Гардрад? Неужто он в Киеве?

— Прибыл князь к старшей сестре моей, Елизавете. Третий раз свататься будет, и, все чают, на сей раз дело промеж ними сладится. Он воротил себе стол, так что у отца нету боле причин отказывать храбрецу в руке дочери.

— А я слыхал, будто Елизавета Ярославна столь горда, что иначе отказывалась идти за Гаральда, — молвил было я, и тут же пожалел о своей невежливости.

Но Всеволод Ярославич не обиделся.

— Пустой толк, — он пренебрежительно махнул рукою. — Неужто сестра язычница, чтобы так предаваться гордости? Ведь это грех. Они полюбили друг дружку еще когда Гаральд Гардрад был нищим изгнанником. Представь, князь, Гаральд несколько лет, где б он ни был, в каких бы сечах ни бился, каждый день сочинял стихи, прославляющие красоту нашей Елизаветы Ярославны! Людская молва разносила их повсюду и отовсюду приносила в Киев. Но ведь и отец прав. Пращур наш Игорь взял жену из рыбацкого селенья, и она сделалась великою Ольгой. Но то были вовсе другие времена. Ныне Русь христианская страна, и государям надлежит родниться с государями — ради силы и мира.

— Сестер Ярославен ведь три? — спросил я, невольно вновь обращаясь мыслями к одной, к детской подруге князя Эдварда.

— Да, три златокудрых девы, словно в сказке, — снисходительно улыбнулся княжич Всеволод. — Средней, Анастасии, шестнадцать годов. Она просватана за Андрея, князя над всеми уграми. А меньшая наша, Анна, пожалуй, будет твоих лет. Она еще учиться у монахов. Однако же поторопимся, коли ты хочешь поспеть к вечерне в Святой Софии!

Мне доводилось слышать, что храм Софии-Премудрости возведен был недавно в подражанье такому же храму в Царьграде. Но так и не сумел я вообразить, что София царьградская впрямь превосходит русскую. Неужто величиною? Едва ли! Казалось, в Софию Киевскую может поместиться разом весь городской люд. Но больше всего поражали не размеры собора, а высота каменного свода. Дивно множил он звук, и пенье монашеское, идущее с каменных хор, вознесенных над могучими колоннами, казалось не земным, а небесным. Красотою ли Царьградская София брала верх? И в это верилось с трудом. Стены словно светились изнутри драгоценной мусией, выложенной с дивным мастерством. Над главным сводом алтарным сияло изображение Божией Матери Нерушимой Стены, с воздетыми вверх дланями, словно Владычица хотела защитить всех живущих на земле. Ниже выложена была Тайная Вечеря. Цветные камешки украшали даже столпы колонн, являя то ангела, то голубку с оливковою ветвью. Много было и обыкновенных рисунков на стенах, где попроще, на паперти да на лестницах. Там живописцы уделили место простым, каждодневным вещам, ведь и сама жизнь наша состоит не только из высокого, но и из заурядного. Прекрасны показались мне сцены ловитвы, игры скоморохов. Великий князь Ярослав, окруженный всем семейством, был очень похож на настоящего. А вот Анна Ярославна казалась куда меньше, чем нынешняя — по изображенью ей можно было дать не более семи годов. Не диво, когда отец ее начал возведение этого храма в честь большой победы над печенегами, не только ее, но и княжича Всеволода не было еще на свете! Между тем кое-где в боковых пределах еще шли работы, виднелись груды дикого камня и огромные кирпичные плиты.

Право слово, я мог бы провести сутки, любуясь храмом, который от всего сердца счел красивейшим на свете! Однако ж пришел я не любоваться, а молиться. Сердце мое терзали недоумения и тревоги.

Глава шестая

Мне снилось чистое серебристо-голубое озеро, поросшее у берегов белыми лилиями… Я вошел в него и шел по дну, серебристо-голубая вода сомкнулась у меня над головой, и наступил голубой сумрак, а я продолжал идти по выложенной из сверкающего перламутра дорожке… Дорожка привела меня к высокому дворцу, тоже сверкающему перламутром и окруженному зарослями красных кораллов… Крыша дворца была из серебра, над коньками его теремов вилась стайка разноцветных рыб… Я знал, что это за дворец, к нему я и шел по озеру. Это озеро было озером Слез, и на дне его, в этом дворце, хранился меч князя Артура…

— Пробудись, немедля пробудись, rex Влэдимэр! — при неверном свете свечи, я увидел наклонившееся надо мной полускрытое упавшими черными локонами лицо Эдварда. Он казался белым, как мел, глаза его черно сверкали. Он тряс меня за плечо: — пробудись, rex!