Читать книгу "Пятый свидетель - Майкл Коннелли"

Лайза взорвалась.

— Я не собираюсь сбегать! — закричала она. — Я намерена оставаться здесь и бороться. Просто я хочу быть со своим сыном. Ему нужна мать.

— Лайза, я не имел в виду лично вас. Я просто хотел объяснить, как действует система залога и поручительства. В любом случае судебный пристав, который стоит в дверях, и так уже проявил большое терпение. Вы должны идти с ним, а мне необходимо вернуться к работе над вашей защитой. Поговорим завтра.

Я кивнул приставу, и он подошел, чтобы увести Лайзу в охраняемый бокс. Когда они выходили через его дальнюю стальную дверь, ведущую на тюремную территорию, Лайза обернулась и посмотрела на меня испуганным взглядом, хотя никак не могла знать того, что ждет ее впереди, и того, что это лишь начало самого ужасного испытания в ее жизни.

Андреа Фриман задержалась, разговорившись с коллегой-прокурором, и это позволило мне присоединиться к ней, когда она выходила из зала суда.

— Не хотите перехватить чашечку кофе и поболтать? — спросил я, догнав ее.

— А вам разве не нужно поговорить со своими людьми?

— С моими людьми?

— Ну, с теми, что обвешаны камерами. Они наверняка выстроились за дверью.

— Я бы предпочел поговорить с вами, в том числе мы могли бы обсудить и линию поведения с прессой, если хотите.

— Думаю, несколько минут я могу вам уделить. Предпочитаете спуститься в нижний буфет или пойти со мной и выпить прокурорского кофе?

— Давайте спустимся вниз. У вас мне придется постоянно озираться.

— Из-за вашей бывшей жены?

— Из-за нее и из-за других, хотя в настоящий момент мы с моей бывшей в хорошей фазе отношений.

— Рада слышать.

— Вы знакомы с Мэгги?

В ван-нуйсском округе работало по меньшей мере восемьдесят заместителей главного окружного прокурора.

— Шапочно.

Мы покинули зал суда и остановились плечом к плечу перед толпой репортеров, чтобы объявить, что не будем комментировать дело на столь ранней стадии. Когда мы направлялись к лифту, не менее полудюжины корреспондентов, большей частью не местных, сунули мне свои визитки — «Нью-Йорк таймс», Си-эн-эн, «Дейтлайн», «Салон» и их общий Священный Грааль — «60 минут». Менее чем через сутки после того, как отыскал в Южном Лос-Анджелесе стоивший всего лишь 250 долларов в месяц договор по делу о конфискации дома, я превратился в ведущего адвоката, неожиданно получив дело, которое обещало стать важнейшим событием современной финансовой эпохи.

И мне это нравилось.

— Их больше нет, — сказала Фриман, как только мы оказались в лифте. — Можете стереть с лица эту улыбку — словно вы дерьма наелись.

Я взглянул на нее и улыбнулся, на сей раз искренно.

— Это так заметно?

— О да. Единственное, что я могу вам сказать, — наслаждайтесь, пока можете.

Это было не слишком завуалированное напоминание о том, какого рода дело у меня на руках. Фриман считалась в окружной прокуратуре многообещающим сотрудником, поговаривали, что со временем она займет пост на самом верху. Как обычно в таких случаях, ее восхождение и высокую репутацию в окружной прокуратуре приписывали цвету ее кожи и внутренней политике учреждения, а также предполагали, что выигрышные дела достаются ей благодаря принадлежности к меньшинству, пользующемуся поддержкой другого меньшинства. Но я знал, что это было абсолютно ошибочное суждение. Андреа Фриман чертовски хорошо делала свою работу, и доказательством тому служил сухой счет наших встреч в суде — не в мою пользу. Когда накануне вечером мне стало известно, что обвинителем по делу Лайзы Треммел назначена она, для меня это было словно удар под ребра: больно, но ничего не поделаешь.

В нижнем кафетерии мы налили себе из электрической кофеварки по чашке кофе и нашли столик в тихом углу. Она заняла место, позволявшее видеть вход. Такова привычка, общая для всех служащих правоохранительных органов — от патрульных до детективов и прокуроров. Никогда не поворачиваться спиной к потенциальному источнику нападения.

— Итак… — сказал я. — Что мы имеем? Вы — обвиняемого, грозящего превратиться в героя Америки.

Фриман рассмеялась, словно я был ненормальный.

— Ну вы скажете. Насколько мне известно, мы не делаем героев из убийц.

Я мог напомнить ей о знаменитом деле, рассматривавшемся в наших краях, которое противоречило ее высказыванию, однако предпочел смолчать.

— Ну может, это небольшое преувеличение. Скажу так: я полагаю, что в данном случае сочувствие общества окажется на стороне моей подзащитной.

— В настоящий момент — да. Но не думаю, что общественное сочувствие сможет повлиять на исход судебного решения в свете улик и подробностей, которые откроются в ходе процесса. Во всяком случае, для меня оно значения не имеет. Так о чем вы толкуете, Микки? Хотите поговорить о признательном заявлении в первый же день процесса?

Я покачал головой:

— Нет, вовсе нет. Ни о чем подобном я говорить не собираюсь. Моя клиентка утверждает, что она невиновна. Я упомянул общественные симпатии только из-за того внимания, которое дело уже привлекло. Продюсер программы «60 минут» только что сунул мне свою визитку. Поэтому я хотел бы установить некие рамки и согласованные правила поведения в отношении средств массовой информации. Вы только что сказали об уликах и о том, как они будут становиться достоянием общественности. Надеюсь, вы имели в виду, что они будут представляться в суде, а не выдаваться выборочно в виде информации газете «Лос-Анджелес таймс» или какому-нибудь иному органу четвертой власти.

— О, я с удовольствием прямо сейчас вообще объявила бы эту зону запретной для полетов. Никто ни при каких условиях не разговаривает ни с какими СМИ.

Я нахмурился.

— Пока я не готов зайти настолько далеко.

Она понимающе кивнула.

— Я на это и не рассчитывала. В таком случае единственное, что я могу сказать: будем осторожны, мы оба. Я без колебаний обращусь к судье с жалобой, если мне покажется, что вы пытаетесь воздействовать на присяжных.

— Тогда и я тоже.

— Хорошо. Будем считать, что по этому вопросу мы договорились. Что еще?

— Когда я смогу начать знакомиться с результатами расследования?

Прежде чем ответить, она сделала большой долгий глоток кофе.

— По предыдущим делам вы знакомы с моим методом работы. Я не приветствую отношений типа: я покажу вам то, что есть у меня, а вы мне — то, что есть у вас. Это всегда улица с односторонним движением, потому что защита обычно не раскрывает своих козырей. Так что я предпочитаю все держать при себе.

— Думаю, нам придется найти компромисс, советник.

— Что ж, когда будет назначен судья, вы можете с ним поговорить. Но я не оказываю снисхождения убийцам, кто бы ни был их адвокатом. И да будет вам известно: я уже сделала реприманд вашему приятелю Керлену за то, что он вчера передал вам диск. Он не должен был этого делать и пусть радуется, что я не отстранила его от дела. Считайте это подарком от обвинения. Но больше подарков вы не дождетесь… советник.