Читать книгу "Улица Теней, 77 - Дин Кунц"

Мистик, он же тайный агент владельца земли, «забыл» упомянуть Эндрю Пендлтону, что коренные американцы покинули холм после другого спектакля, поставленного в их поселении ордой ярко-синих призраков, куда менее мирных, чем те, которых они видели раньше.

В ту ночь половина племени исчезла навсегда. Они пришли ко мне. Я сожрало их, потому что они мешали мне жить.

Когда Эндрю Пендлтон, его жена и дети предстали передо мной, жизнь я оставило только ему одному. В каком-то смысле я считало себя обязанным Пендлтону своим существованием, потому что он решил построить дом на Холме Теней. Его «Белла-Виста» стал не просто домом, но и транспортным средством, которое привезло меня в этот мир.

Я Одно, и другого такого нет и не может быть. Они приходят ко мне, я воспринимаю их как мясо, каковым они и являются. Со временем все придут ко мне, и тогда будет поставлена точка. После этого солнце и луна станут светить только мне.

Скоро нынешние жильцы «Пендлтона» появятся передо мной, сбитые с толку моими многочисленными воплощениями. Я знаю их, потому что я знаю все. Не все они исчезнут, но почти все. Особенно мне хочется отведать детей. Я не терплю невинности, я презираю мягкость. Бывшему морпеху станет ясно, что в моих владениях честь и ответственность не в почете.

Тех, кто, возможно, любят друг друга, любовь не спасет. Единственная любовь, которая имеет значение, это любовь к себе, а единственное, что достойно любви, — это Одно.

Глава 9

Квартира «2-А»

Почти девятилетний Уинни, уютно устроившись в кресле в своей спальне, разглядывал три книги, решая, какую прочитать следующей. Учась в четвертом классе, он читал на уровне семиклассника. Проходил специальный тест. Так что не кривил душой, пусть этим не гордился. Понимал, что он не семи пядей во лбу или что-то в этом роде. Будь он умным, знал бы, что сказать людям. А он никогда не знал. Его мать говорила, что он застенчивый, и, возможно, говорила правду, но он никогда не знал, что сказать, а с умными такого не случалось.

Причина, по которой он так хорошо читал, заключалась в том, что читал он все время, сколько себя помнил. Сначала книжки со множеством картинок и редкими словами. Потом книжки без картинок. Теперь — беллетристику для подростков. А через пару лет, возможно, добрался бы и до тысячестраничных романов для взрослых, чтобы читать их, пока не лопнет голова.

Его отец — ему принадлежали дома в Нашвилле и Лос-Анджелесе, а здесь он появлялся реже, чем почтальон «Федэкс»,[8]почти так же редко, как Санта-Клаус, — не хотел, чтобы Уинни все время проводил за книгами. Говорил, что мальчик, который все время читает, может превратиться в маменькиного сынка и даже в аутиста, что бы это ни означало. Его отец хотел, чтобы он больше времени отдавал музыке. Уинни любил музыку, но читать и писать ему нравилось больше.

Кроме того, он не собирался идти в музыку. Его отец был знаменитым певцом, мать — достаточно известной сочинительницей песен, а Уинни никогда не тянуло в знаменитости. Это же кошмар — быть знаменитым и не знать, что сказать: все ловят каждое твое слово, а у тебя нет слов, которые они могли бы поймать. С тем же успехом можно на глазах у всех падать лицом в навоз, по двадцать раз на дню, каждый день своей жизни. Все, кто занимался музыкой, всегда знали, что сказать. Некоторые никогда не замолкали, забывая про музыку.

Уинни, возможно, уже и стал маменькиным сынком, о чем так тревожился отец. Сам он точно не знал. Ему нравилось думать, что еще не стал. Но такого теста он не проходил. Четыре дня в неделю он посещал «Школу Грейс Лайман», основанную миссис Грейс Лайман, которая умерла тридцатью годами раньше. Они не держали в школе ее тело в большом стеклянном ящике или в чем-то еще. Это было бы прикольно, но не держали. Уинни даже не знал, где ее тело. Никто ему не говорил. Может, никто не знал. Грейс Лайман умерла, но школа по-прежнему жила по установленным ею правилам, и одно из правил состояло в том, что хулиганов и задир в школе не держали. А если ты ни разу не встречался лицом к лицу с хулиганом или задирой, то не мог и узнать, маменькин ты сынок или нет.

Он мог быть даже убийцей. Если бы какой-нибудь задира принялся его толкать, действительно достал бы по самое не могу, возможно, он бы озверел и оторвал парню голову или что-то еще. Уинни не думал, что может озвереть до такой степени, но такого теста никогда не проходил. Этот момент Уинни для себя уяснил четко (в книгах об этом постоянно шла речь): ты должен пройти проверку, чтобы понять, кто ты и на что способен. Безнадежный маменькин сынок, благородный воин, маньяк — он мог быть кем угодно и не иметь об этом ни малейшего представления до соответствующей проверки.

Только одно Уинни знал точно: он не Санта-Клаус. Никто не мог быть Санта-Клаусом. Санта-Клаус не был настоящим. Как, скажем, почтальон из «Федэкс». Это открытие Уинни сделал недавно. Еще не определился, как к этому отнестись. Поначалу ему стало грустно, словно Санта-Клаус умер, но грусть эта быстро ушла. Человек, который не существовал, не мог умереть, так что нечего и скорбеть о нем. По большей части Уинни чувствовал себя идиотом, потому что так долго верил в эту глупую сказочку о Санте.

Но теперь он не мог говорить себе, что его отец приезжает к нему так же редко, как Санта-Клаус, потому что если по правде, то Санта-Клаус не приезжал никогда, а отец все-таки приезжал. Разумеется, отца он не видел давно, и тот, возможно, тоже никогда не существовал. Время от времени отец звонил Уинни, но, ясное дело, голос на другом конце провода мог принадлежать кому угодно. Если отец приезжал на Рождество, то подарки не отличались разнообразием: один или два музыкальных инструмента, стопка компакт-дисков, не только его, но и других певцов, и рекламная фотография с автографом, если у него выходил новый альбом. Всякий раз, когда у Фаррела Барнетта появлялась новая рекламная фотография, он обязательно отсылал ее сыну. И пусть даже Санта-Клаус не существовал, он привозил подарки получше, чем отец Уинни, который совсем и не был выдумкой… хотя как знать?

Уинни практически решил, на какой из трех книг ему остановиться, когда пол и стены затрясло. Лампа на столе, который стоял рядом с креслом, закачалась, постукивая основанием по столу. Качнулись и оконные портьеры, словно их шевельнул сквозняк, но никакого сквозняка не было и в помине. На открытой полке в книжном шкафу застучали по дереву фигурки из «Мира драконов». Закачались, словно ожили. Сильно закачались. Но, конечно же, они были даже мертвее Грейс Лайман.

Уинни спокойно сидел в кресле, пока тряслись пол и стены, а за окном били молнии и грохотал гром. Он не испугался. Не собирался обмочить штаны. Однако не мог сказать, что спокоен и собран. Оказался где-то посередине. Не знал слова, описывающего его состояние. В последние пару дней в «Пендлтоне» творилось что-то странное. Необычное. Но под необычным не всегда подразумевалось страшное. Иной раз необычное было очень даже интересным. На прошлое Рождество отец подарил ему золоченый саксофон, почти такой же большой, как сам Уинни. Мальчик нашел такой подарок странным, но не интересным и не страшным. Странным — в смысле глупым.