Читать книгу "Алхимия убийства - Кэрол Макклири"

Отчаянно стремясь попасть на остров Блэкуэлл до того, как журналисты все разнюхают про меня, я легко убедила еще двух врачей, что «безнадежна». Они забрали меня из палаты и доставили на городскую пристань, где с десяток женщин ждали, когда их посадят на баркас.

Санитар с грубыми манерами и запахом виски изо рта чуть ли не затащил нас на баркас. Из-за сильной качки это плавание показалось нам вечностью, пока нас не высадили на какой-то причал в Ист-Ривер.

— Куда нас привезли? — спросила я санитара, чьи пальцы глубоко впились мне в руку.

— Остров Блэкуэлл, — усмехнулся он. — Отсюда тебе нет пути назад.

6

Остров Блэкуэлл

Само его название звучало угнетающе.

В тот холодный день небольшой остров, когда я ступила на его берег, казался серым и угрюмым. Длиной километра три и максимум четверть километра в ширину, этот остров лежит в проливе Ист-Ривер между районами Манхэттен и Куинс. Если вы нетренированный пловец, обратно набольшую землю вплавь не добраться.

Если бы я не была уже тронутой умом, когда прибыла сюда, остаться здоровой в условиях, считавшихся неприемлемыми даже в пресловутом лондонском Бедламе, оказалось бы большой проблемой.

Приемное отделение представляло собой длинную и узкую комнату с голыми бетонными стенами и зарешеченными окнами. В центре комнаты за большим столом, накрытым белым постельным покрывалом, сидели медсестры. «Оформление» началось сразу же.

— Подойди сюда, — чуть ли не крикнула мне из-за стола сердитая женщина с красным лицом.

Я приблизилась, и тут же на меня посыпались один за другим грубые вопросы.

— Что на тебе?

— Моя одежда.

Другая медсестра задрала мне платье и нижнюю юбку, как ребенку. «Пара обуви, пара чулок, одно суконное платье, одна соломенная шляпа», и так далее. Когда оформление закончилось, кто-то крикнул: «В зал, в зал».

Доброжелательная седовласая пациентка сказала мне, что это приглашение к ужину.

— Встать в очередь, по двое. Смирно! Сколько раз повторять, что нужно становиться в очередь. — Приказы сопровождались тычками и подталкиванием, а часто и пощечиной.

Мы выстроились в коридоре, где через открытые окна тянуло холодным сквозняком. Дрожащие, легко одетые женщины выглядели потерянными и несчастными. Некоторые несли какой-то вздор, обращаясь к невидимому собеседнику, другие смеялись или кричали.

Седовласая пациентка, проявившая ко мне внимание, слегка подтолкнула меня локтем. Глубокомысленно кивая и сочувственно поднимая глаза, она объяснила, что мне не стоит обижаться на несчастных женщин, потому что они все умственно ненормальные.

— Я бывала здесь и раньше, знаете ли, — сказала она. И призналась, что это ее второе заключение на острове. В первый раз дочь добилась освобождения, но зять снова упрятал ее сюда.

Когда открылись двери столовой, все бросились занимать места. Еда уже была расставлена на столах — для каждого миска с розоватой жидкостью, которую пациентки называли чаем, толстый кусок хлеба с маслом и блюдце с пятью сливами.

Крупная, грузная женщина протиснулась ко мне и села рядом. Она сразу схватила блюдца с других посадочных мест и стала быстро проглатывать их содержимое, придерживая свою миску. Потом принялась опустошать две другие. Пока я смотрела, женщина, сидевшая напротив меня, схватила мой хлеб.

Пожилая пациентка предложила мне свой, но я отказалась и попросила санитарку дать еще кусок. Она зло посмотрела на меня и швырнула кусок хлеба на стол.

— Память у тебя отшибло, а как жрать — помнишь.

Хлеб был черствый, а масло прогорклое, «чай» с горьким, металлическим привкусом, словно его сварили в медном паровом котле.

— Надо есть, хоть через силу, — сказала моя новая приятельница. — А то ослабнете и, кто знает, в этих условиях сойдете с ума.

— Эти помои в рот не лезут. — Несмотря на уговоры, я ничего есть не стала.

После ужина нас строем привели в холодную сырую помывочную с бетонными стенами и приказали раздеться. Пациентка, что-то бормотавшая себе под нос и разговаривавшая сама с собой, стояла перед ванной с большой бесцветной тряпкой в руке.

Я отказалась раздеваться.

— Здесь очень холодно.

Старшая медсестра Грюп, о должности которой сообщал ярлычок на лацкане халата, приказала мне раздеться.

— Сначала протопите это помещение.

Она молча уставилась на меня, и я уже готова была подчиниться. Какая отвратительная ситуация.

— Раздеть ее!

Медсестры схватили меня, стащили одежду и засадили в ванну с холодной водой. Бормочущая женщина принялась тереть мне спину твердым как камень мылом, чуть не сдирая кожу.

— Моем, моем, моем, моем, — приговаривала она.

У меня застучали зубы и посинели губы, когда на голову вылили несколько ведер холодной воды. Я завизжала, а медсестра Грюп влепила мне подзатыльник.

— Заткнись, а то дам тебе такое, что еще не так заорешь.

Несмотря на то что с меня еще стекала вода, на меня надели короткую фланелевую рубашку с надписью черными крупными буквами: «Психбольница, ОБО6». Сокращение означало: «Остров Блэкуэлл, отделение 6».

Когда меня уводили, я оглянулась и увидела мисс Мейнард, несчастную больную девушку, с которой познакомилась на баркасе. Она умоляла не сажать ее в холодную ванну. Конечно, ее мольбы были тщетными. Сопротивление только еще больше озлобило медсестру Грюп.

Меня отвели в палату номер 28, где меня ждали жесткая койка и одеяло из грубой шерсти.

От мокрого тела и одежды намокли подушка и простыня. Я попыталась согреться под одеялом, но когда подтянула его до подбородка, ноги оголились.

Я лежала, дрожа от холода, и вдруг услышала какое-то движение слева от себя. На кровати в темном углу поднялась девушка. Она подошла и накрыла меня еще одним одеялом. Слабость одолела меня, и я не могла должным образом поблагодарить ее — только еле слышно пробормотала: «Спасибо».

Утром я узнала, что каждой пациентке полагалось только одно одеяло. Значит, девушка всю ночь мерзла.

Ее звали Джозефина.

Она была проституткой, но в свои семнадцать лет больше походила на беспризорницу. В одиннадцать, убежав из дому от побоев и голода, она стала заниматься тем, чем могла, — торговать собой на улице. Несмотря на невероятные страдания, пережитые ею, она не утратила чувства сострадания.

Этот падший ангел и я скоро стали близкими, как сестры.

В поведении девушки я не заметила ничего такого, что указывало бы на необходимость ее пребывания в сумасшедшем доме.

— Почему ты здесь? — в конце концов поинтересовалась я.