Читать книгу "Колумбийская балалайка - Александр Логачев"

— Облом, товарищи, — напомнил о себе с циновок Вовик. — Махорки нет, пиво отобрали. Скука в окопах.

Он пригорюнился.

Алексей продолжал разглядывать стены. Борисыч занимался почти тем же самым, но еще и щупал их, отколупывал мелкие кусочки, крутил в руках, изучая, не иначе, состав цемента, пошедшего на постройку.

— Леха, ты бы, падла, упражнялся на этих урюках с «калашами». — примирительно выдавил Михаил, по-прежнему держась одной рукой за другую.

— У наших гостеприимных хозяев были не «калаши», — счел своим долгом уточнить Борисыч.

— Да какая, к херам, разница! — опять перешел на крик Михаил. — Как мы сюда загремели, кто ответку держать будет, а?! Че мы тут делаем? Откуда Колумбия?

— Последнее как раз наименее удивительно. — Борисыч оказался единственным, кто пожелал отвечать на вопросы бывшего спонсора компании. — От Ла-Пальма до колумбийского берега морем — чуть более ста километров. Не так уж много для быстроходного катера, шедшего всю ночь.

— Да кто шел-то, ядрен батон?! Просто катались себе по морю, как белые люди.

— Форшманулись, — подал голос Вовик. — Славный форшмачок вышел.

— Помолчи, а? Вот ты только помолчи! — отскочила от двери Любка. Глаза у нее были красные, но слезы уже высохли. Она яростно затянула узел на полотенце вокруг талии. — Ладно, если так хотите. Мы с Лешей были там вдвоем. Не так уж долго. Пока мы там… были, Леша зажал как-то штурвал, чтоб лодка плыла по прямой. Ну и что? Потом мы ушли, и он выключил мотор, ведь так? Панамца этого уродливого нигде не было, и он выключил. Так ведь, Леша?

— Не знаю. — Алексей уже оторвался от созерцания стен.

— Что ты не знаешь, что? — опять начала набирать истерические обороты Любовь. Грудь под синим купальником вздымалась, как океанские волны в шторм. — Выключил или нет?

— Вроде выключал, — сказал Леха.

— Я не могу больше, — обхватила лицо руками ночная любовница моряка. Опять послышались всхлипы. Вдруг она опустила руки и расширившимися глазами посмотрела на секретаршу Михаила: — Там двое местных! Таня, ты же понимаешь по-испански! Надо подслушать!..

— Кто где был ночью?! Каждый рассказывает, где был ночью! — не унимался Михаил, в такт словам с силой хлопая ладонью по бетонной стене.

— Может, перестанете орать? Хотя бы в виде разнообразия. Люба права. Я здесь одна, кто может занимать — ся делом. Нужным, общественно-полезным. И все мне мешают. — Покинув свой пост у двери, Татьяна приблизилась к сбившимся в группу соотечественникам.

— Ты о чем это, лапа? — обратился к ней не кто-нибудь, а Михаил. По праву личного обладания.

— О том, лапусенок, что кто, кроме меня, владеет испанским? Никто? Тогда я вот что вам скажу. Нас сторожат два башибузука. Сидят на крыльце с той стороны, прислонившись к двери. Над дверью короткий козырек — говорю для тех, кто не разглядел, — и им, негодяям, не хочется на солнце.

— Думаешь, они нас подслушают? — хохотнул Миша и, улыбаясь, оглядел присутствующих.

— Милый, — проворковала Таня, — я думаю совсем о другом. О том, что я их могу подслушать. И я пыталась слушать, но из-за ваших воплей толком ничего не разобрать.

— Да зачем они нам?

— Барышня абсолютно права, — вмешался Борисыч. Он сдвинул кепочку на затылок и почесал залысину. — В нашем положении любая крупица информации лишней не окажется.

— Тогда валяй! — распорядился Миша. — Иди подслушивай!

— Спасибо, дорогой. Только вы уж потише, вполголоса как-нибудь.

Слегка пританцовывающей походкой самая молодая из заключенных направилась к двери.

— Леха, — осторожным голосом обратился к спутнику Михаил, — вырубил ты мотор или нет?

Алексей сморщился, как от лимона:

— Тебе не надоело? Завел шарманку — «кто да кто», «вырубил — не вырубил». Теперь-то чего. Приплыли. Вчера ужрались все. А ты панамца напоил.

— Слушай! — Вовик вдруг как ужаленный кинулся со своего сидячего места к Михаилу. — Ты ж не глядел в своем пакете! — Он поднял с бетонного пола и поднес к носу нового русского пластиковую сумку. — Может, там курево! Нехай рассыпанный табак. Замастрячим косячину…

Накопившийся грозовой разряд нашел громоотвод. Бывший благодетель вцепился в тощие плечи Вовика, протащив через камеру, вжал в стену. Плейбоевская майка угрожающе затрещала на Мишкиных плечах. Стиснув Вовику толстыми пальцами челюсть, Михаил испустил свой самый пронзительный за сегодняшнее утро крик:

— Прибью, пидарюга! Укатал ты меня, понял?! Козляра дешевый!

Борисыч проворно кинулся к сцепке, повис на плечах нового русского, попытался оттащить. Кепка слетела с его головы и упорхнула в угол, обнаружив под собой жиденькие растрепанные волосы мышиного цвета. Любка не то чтобы громко, но заверещала, Алексей отвернулся и сплюнул. Вовик, не противясь насилию, таращился на взбесившегося земляка и сипло дышал.

— Из-за таких, как ты! — не унимался Михаил, безуспешно отталкивая от себя цепкого Борисыча. Отчаявшись оттащить, старик втиснулся меж конфликтующими, встал живой перегородкой. — Макака! Говнюк! Урою! — сотрясало камеру.

— Хватит, хватит, — заклинал Борисыч, сдерживая напор.

Отодвинулась, скрипнув, заслонка дверного «глазка», и в дырке показался человеческий глаз. Зрачок пометался туда-сюда, потом дырку заполнили губы и что-то прогавкали — отрывистое и нерусское, обнажая желтые зубы.

Послышался смех, и явления с воли закончились опустившейся заслонкой. Впрочем, смех слышали только Татьяна да Люба, чьи головы располагались рядом с «глазком». Таня стояла, опираясь о дверь и скрестив руки на груди; прищурясь, наблюдала за возней вокруг шефа дефис любовника.

Борисыч с неутомимостью первой ракетки мира отбивал пухлые загорелые руки, пытавшиеся таки достать Вовика. На том, собственно, противостояние и закончилось. Нападающий неожиданно сник и, бормоча ругательства, плюхнулся на циновки. Сел, уперев локти в пальмы и кораблики на шортах, уронил лицо на сложенные «замком» кисти.

— Как вы достали, мудилы, — отчетливо услышали все.

Любка тем временем отошла от «глазка» и что-то нашептывала Алексею на ухо.

— Да ладно тебе, — вяло отмахивался тот, — с ума совсем сошла.

— Чего это он? Крышка отвинтилась? — отойдя от потрясения, спросил своего защитника Вова.

— Все мы взвинчены по вполне понятным причинам, — разъяснил Борисыч. Он пошарил глазами по камере, отыскал потерянную кепку и водрузил на прежнее место на макушке. Снова сдернул.

В камере настало затишье. Миша бормотал что-то себе под нос, мотая головой, упертой в кулаки, Вова растянулся на циновках и закрыл глаза, Любка шепталась с Алексеем, прижавшись к нему и поглаживая его руку, Борисыч мерил неспешными шагами темницу, о чем-то задумавшись. Сквозь неполноценное окошко вливался размеренным потоком свет, рассеивая тьму, доводя ее до состояния полутьмы или даже трех четвертей тьмы.