Читать книгу "Пляска на бойне - Лоуренс Блок"

— А пластырь?

— Обычный пластырь, белого цвета, такой есть в любой домашней аптечке.

— У меня нет, — сказал я. — У меня там только пузырек с таблетками аспирина и нитка — зубы чистить.

— Ну, был бы у тебя в аптечке, если бы ты жил, как нормальный человек. Готшальк сказал, что пластырь у них, кажется, был, а в ванной его не нашли. Весь пластырь, какой остался, они забрали с собой и бечевку тоже.

— Интересно зачем.

— Не знаю. Должно быть, бережливые люди попались. И ломик тоже прихватили. Если бы я уходил из квартиры, где лежит мертвая женщина, я бы, наверное, не рискнул идти по улице с орудием взлома в руках, но будь они поумнее…

— Они вообще нашли бы себе какое-нибудь другое занятие.

— Верно. И все же зачем они это унесли? Если Термен был соучастником и все покупал сам, — возможно, они испугались, что по этим вещам их выследят. А если просто воспользовались тем, что нашли в квартире… Не знаю, Мэтт, все это какие-то дурацкие умствования.

— Знаю. Но иногда стоит покопаться во всяких «почему» и «что если» — глядишь, что-нибудь и выкопаешь.

— Только потому мы с тобой этим сейчас и занимаемся.

— Он не дал описания грабителей?

— Дал, конечно. Не слишком точное, но на всех допросах всегда говорил одно и то же. Никаких противоречий, за которые можно было бы зацепиться. Описание есть в деле, сам посмотришь. Двое здоровенных белых, примерно того же возраста, что и Термен с женой. У обоих усики, и у того, что покрупнее, длинные волосы сзади — знаешь, как сейчас носят, наподобие хвоста?

— Знаю.

— Все по моде, сразу видно, шикарный парень. Вроде этих черномазых с такими площадками на голове в виде фесок, их еще подстригают, как куст или газон. Очень шикарно. Так о чем я говорил?

— О грабителях.

— А, да. Он с готовностью просмотрел всю фототеку, но никого не опознал. Я заставил его поработать с полицейским-рисовальщиком. Кажется, ты его знаешь — Рей Галиндес.

— Конечно.

— Он хорошо рисует, только все его портреты, по-моему, получаются похожими на испанцев. Копии есть в деле. Кажется, они были напечатаны в какой-то газете.

— Мне они, должно быть, не попались.

— Как будто в «Ньюсдэй». Было несколько звонков, и мы проверили их. Ничего. Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Вряд ли он сделал это один.

— Мне тоже так кажется.

— Я хочу сказать, что этого нельзя напрочь исключить, потому что он все же мог ухитриться связать себя сам и избавиться от ломика, пластыря и бечевки. Но по-моему, было не так. Думаю, ему кто-то помогал.

— Скорее всего, ты прав.

— Он договаривается с парой громил, дает им ключ от парадной двери и говорит: дело проще простого, надо только войти, подняться по лестнице и вломиться в квартиру на четвертом этаже. Бояться нечего, там никого нет, и в квартире этажом выше — тоже. Устраивайтесь, как дома, обыщите все ящики, сбросьте на пол книги с полок и берите все наличные и драгоценности, какие найдете. Только не забудьте отвалить в половине первого или в час, когда мы вернемся из гостей.

— И он с женой идет домой пешком, потому что не хочет явиться туда раньше времени?

— Может, так, а может, они просто решают пройтись, потому что погода выдалась хорошая. Кто знает? Доходят до того этажа, где живут Готшальки, и она говорит: «Ой, смотри, у них дверь открыта». Он заталкивает ее туда, они ее хватают, оглушают, трахают и убивают. Потом он говорит: «Вы что, козлы, собираетесь выйти на улицу посреди ночи с телевизором? Да вы купите их хоть десяток на те деньги, что я вам плачу». Они бросают телевизор, но уносят бечевку, пластырь и ломик, потому что боятся, что по ним их выследят. Да нет, чушь это: как можно кого-нибудь выследить по таким вещам, которые есть в любой аптеке и любом хозяйственном магазине?

— Они уносят все это для того, чтобы мы знали — он не мог сделать это один. Не ушли же оттуда бечевка и пластырь сами.

— Ну, хорошо. Но перед уходом они дают ему по физиономии разок-другой, чтобы оставить следы, — ты увидишь его фотографии в деле. Потом связывают, заклеивают ему рот и, может быть, отдирают уголок пластыря, чтобы он мог говорить по телефону, когда настанет время.

— Или, может, связывают не слишком туго, чтобы он мог высвободить руку, набрать номер и снова засунуть ее под веревку.

— Я как раз к этому подхожу. Господи, как мне жаль, что эти патрульные поспешили его развязать!

— Во всяком случае, — сказал я, — они сматываются, а он ждет, сколько может, а потом набирает 911.

— Правильно. По-моему, все сходится.

— По-моему, тоже.

— Попробуй как-то иначе объяснить, почему он остался в живых. Они только что ее убили, она лежит там мертвая, зачем же им его связывать, когда намного проще заодно убить и его?

— Но они уже связали его и заклеили ему рот перед тем, как ее прикончить.

— Ну да, это он так говорит. Но все равно — зачем оставлять его в живых? Он в любой момент может опознать обоих, а за то, что они убили ее, им уже и так грозит виселица…

— Только не в этом штате.

— Можешь мне не напоминать. Во всяком случае, на них уже висит тяжкое убийство второй степени, а раз так, им хуже не будет, если они прикончат и его. Ломик у них есть, надо только проделать ему дырку в голове.

— А может, они так и сделали.

— Что сделали?

— Стукнули его как следует и решили, что он мертв. Не забудь, они только что убили ее, чего делать, возможно, и не собирались, поэтому…

— Если только он говорит правду.

— Ладно, я на минуту стану адвокатом дьявола[11]. Ее они убили не намеренно…

— Ну да, просто по нечаянности перетянули ей горло ее же собственными колготками…

— И не то что испугались, но на всякий случай поспешили смотаться и пристукнули его. Он потерял сознание а они решили, что он, скорее всего, мертв. Таким ломиком вполне можно прикончить человека. Теперь им надо поскорее уносить ноги, и нет времени проверять у него пульс и подносить зеркальце ко рту.

— Черт возьми!

— Понимаешь, что я хочу сказать?

Он тяжело вздохнул:

— Ну, понимаю. Вот поэтому дело и не закрыто. Доказательств недостаточно, а теми фактами, которыми мы располагаем, можно подтвердить любую версию, какую вздумается. — Он встал. — Я хочу кофе. Тебе принести?