Читать книгу "Леннон - Давид Фонкинос"

Сеанс шестой

Давненько я не лежал на вашей кушетке. Мы ездили в Японию… На несколько месяцев. Повидаться с семьей Йоко. Хотя нет, не так уж долго мы путешествовали. На самом деле я больше не хотел сюда приходить. После последнего сеанса я понял, что больше не хочу говорить. Потому что, если я опять приду, мне придется рассказать о смерти матери. И я решил это дело бросить. А потом случилось еще кое-что. Событие, которое сразило меня наповал. Я говорю про смерть Элвиса.[7]Поначалу я просто не поверил. Быть того не может, сказал я себе. Есть люди, которые не могут умереть. Или так: есть люди, которые не имеют права умирать. Как будто мне сообщили о моей собственной смерти. Я почувствовал себя как никогда близким к нему… Ощущал его сдвиг как свой собственный: кто лучше меня способен его понять? Таких людей нет: только я и трое остальных битлов. Мы пережили то же безумие и ту же истерию. Мы познали то, что вырывает человека из общности прочих людей.

Несколько дней назад я прочитал статью, автор которой сравнивает меня с Элвисом. Раз пресса больше не пишет обо мне, то это потому, что я так же разжирел, как он. И еще облысел. Да, если верить журналисту, я прекратил записывать диски, потому что лишился волос. Обо мне ходит столько слухов… Как будто не выступать и не писать музыку — это какая-то патология. Я, может быть, вообще не вернусь никогда. Стану Гретой Гарбо от рока. Да чего тут рассуждать? Я артист, который решил сделать паузу, который занимается своим сыном и который опять пришел к вам, потому что его убила смерть Элвиса.

Если я стал тем, кем стал, то лишь потому, что Элвис был тем, кем был. Он взорвал мою жизнь. Никогда не забуду, как я услышал его первый раз. Мне показалось, что у моих ушей выросли ноги. Что они побежали бегом через мой мозг, по всему телу. Все это самым неразрывным образом связано с моей матерью. Когда мы возобновили общение, то начали иногда вместе куда-то ходить. Она превратилась для меня в абсолютную героиню. Она меня завораживала. Она была такая красивая, такая свободная, такая не от мира сего. Она стала для меня чем-то вроде старшей сестры. Она довольно откровенно говорила о своих желаниях, что меня иногда смущало, хотя думаю, что на самом деле мне нравились ее шокирующие высказывания. Я убеждал себя, что такая свобода выражения — это возможность взаимопонимания между нами. И потом, я наконец-то вырвался из кокона благопристойности, созданного Мими. Мать танцевала, пела и играла на банджо. Именно она научила меня первым аккордам. Так в мою жизнь вошла музыка. Вначале нам было довольно трудно. Вдруг снова начать видеться после десяти лет разлуки — ну не странно ли? И тогда вместо нас заговорили диски. Особенно диски Элвиса. Мы слушали его, и между нами мгновенно возникало тепло. Что-то такое, что разбивало лед и заставляло нас шевелиться. Элвис был нашим целителем. Элвис пробудил меня от спячки. Если мы ходили в кино, то видели девчонок, заходившихся в крике, и тогда до меня дошло, что быть звездой — отличная работа. Все на свете хотели быть Элвисом, но мне, конечно, и в голову не могло прийти, что я не только стану Элвисом, но и превзойду его, оттеснив в разряд has been.[8]

Для меня ранний Элвис навсегда останется лучшим. Обрив его наголо, они отрезали ему яйца. Ему ни за что нельзя было идти служить в армию. Он хотел доказать, что он не хуже других, что он такой же патриот, только это все херня. Наверное, сегодня легко судить. Нас ведь никто не ставил перед таким выбором. Нам невероятно повезло. Иначе ничего бы не было. Люди про это почти не знают, но «Битлз» стали возможны только после отмены в Англии обязательной военной службы. Учитывая разницу в возрасте, мы никогда не смогли бы играть вместе. Сначала призвали бы Ринго и меня. Годом позже настала бы очередь Пола, а еще через год — Джорджа. Иногда этим сраным англичанам приходят в голову здравые мысли. Когда Элвис вернулся в США, его публика уже немного изменилась. Девчонки стали другие. Возможно, он больше так на них не действовал. Военная служба, необходимость повиноваться приказам не может не смазывать сексуальный аспект прорыва. Ладно, чего там… Я просто ищу ему оправдания. Потому что настоящей причиной его заката стали мы.

Мы мечтали об Америке, но говорили себе, что поедем туда, лишь когда станем номером первым. Не раньше. Так и произошло с песней I Want to Hold Your Hand. Я хорошо это помню. Мы были в Париже, выступали перед худшей в мире публикой, и вдруг Брайан сообщает нам невероятную новость. Мы и так не поспевали за собственным успехом, но Америка… Это был Грааль. Мы чуть не помешались. За несколько лет до этого мы с Полом были в отпуске в Париже. И оба пережили первое сильнейшее эротическое чувство при виде официантки с небритыми подмышками. Нас это потрясло. Мы собирались в Испанию, но отменили поездку и каждый день ходили и пялились на эту официантку. Часами сидели, пили пиво и ждали, когда она поднимет руки. Ночевали мы в самых занюханных отелях и снимали на Монмартре шлюх. И вот теперь сидим себе спокойно в «Георге V» и вдруг узнаем, что покорили Америку. Ни о чем другом мы больше и говорить не могли. Каждые десять секунд повторяли друг другу: «Ты представляешь? Нет, ты представляешь?» Прямо рехнулись. Мы знали, что момент для гастролей самый подходящий. Эта страна всегда вызывала у нас восторг, и вот она нас ждет. Правда, мы и вообразить себе не могли, что нас будет ждать такой прием! Мы приехали и сразу окунулись в атмосферу всеобщей истерии. А это такая штука, которая остается с тобой на всю жизнь, — впечатление, что тебя ждут десятки тысяч людей, живущих в стране, куда не ступала твоя нога. Это во всем мире так.

Мы приняли участие в самом популярном телешоу страны — шоу Эда Салливана. Побили все рекорды. Больше 70 миллионов зрителей, если не ошибаюсь. Как раз перед тем, как нам заиграть, Салливан прочел послание Элвиса. Он приветствовал нас, говорил: «Добро пожаловать!», хотя, по идее, его должно было бесить, что мы приперлись в его страну. Он же не едет в Англию! Это все его менеджер придумал, полковник Паркер, чтобы показать, что Элвис умеет вести себя спортивно. Годы спустя нам стало известно, что он чего только не предпринимал, чтобы нам навредить. Написал Никсону, наябедничал, что мы наркоманы и антиамериканисты. Но я на него не в обиде. Он имел право защищаться. Мы же свергли короля.

Во время первых гастролей мы без конца задавали друг другу один и тот же вопрос: «А где же Элвис? А где же Элвис?» У нас это стало дежурной шуткой. Мы с кем только не встречались — с самыми знаменитыми актерами, самыми недоступными звездами; все хотели с нами познакомиться, но — никакого Элвиса на горизонте. Брайан попытался организовать встречу с помощью Паркера, но там все время что-то не складывалось — то место неудобное, то с транспортом проблемы. Мы-то, конечно, жаждали этой встречи. Он же был наш мэтр, наш бог. Мы и Америку-то любили только потому, что это была его страна. Но делать нечего, он нас откровенно мурыжил. И вдруг решился. В то утро я проснулся и понял, что мне снилось лицо матери. Она назвала своего кота Элвисом. Сколько дней мы с ней провели, слушая его записи. И я опять задумался о той сволочи, которая ее убила. Если бы она была жива, думал я, то вместе со мной могла бы посмотреть этот сон.