Читать книгу "Подлинная история баскервильского чудовища - Михаил Юрьевич Харитонов"

публики. Почему это?

— Вы правы. Мой несчастный брат — ненормальный, более того, он преступник, — тихо проговорил великий человек. — Когда-то я его любил всем сердцем, потом столь же сильно ненавидел, теперь же я несу крест вины и преступления, смирившись с волей непостижимого Промысла. Я вынужден продолжать этот гнусный спектакль, потому что на карту поставлено нечто большее, чем мое положение, моя жизнь и даже моя честь. Больше я вам ничего не скажу, Ватсон.

* * *

— Интересное дельце, — оживленно рассуждал Шерлок Холмс, поглощая йоркширский пудинг. — Казалось бы, все очевидно, а на самом деле — двойное дно. Кто бы мог подумать, что этот мерзавец…

— Струццо? — Ватсон отвлекся от берикса с анчоусами, чтобы взять еще вина.

— При чем тут Струццо? Доктор Струццо — честнейший человек. Я имею в виду так называемого отца несчастной девушки. Разумеется, он никакой ей не отец. Я навел справки. От своих верных агентов в самой пучине лондонского дна я узнал, что человек, чрезвычайно похожий на Эммануила Кросса, был известен в Ливерпуле в качестве посредственного живописца. По тем же сведениям, он не имел систематического художественного образования. Он освоил ремесло, работая рисовальщиком на судебных процессах и набив руку на несчастных преступниках…

— И что дальше? — устало спросил Ватсон.

— Сам по себе он был бездарен, — продолжал Холмс, блестя глазами, — но однажды в грязном притоне, который Кросс регулярно посещал — о, разумеется, он был распутником, грязным распутником! — он заметил девочку, в которой почуял искру гения. Она была гениальна… гениальна… Ватсон, я сбиваюсь с мысли. Она рисовала картины, которые этот мерзавец выдавал за свои. Так он стал великим… и знаменитым… и убил ее, не в силах выдержать чувства ее растущей гениальности… гениальности… он убил ее. За что? Он стал великим… она сделала его великим… кровь, ужас, искра гения в порочном сосуде… Дело можно считать раскрытым. Но есть несколько мелочей, которые не дают покоя. Ватсон, мне нужна скрипка. Немедленно. Она помогает мне думать.

Доктор Ватсон встал и подал Холмсу футляр.

— Как вы отлично знаете, Ватсон, звуки музыки настраивают мой мозг, подобно камертону. Сейчас я сыграю… сыграю… сыграю тарантеллу. Итальянский средневековый танец, размер три восьмых, чаще шесть восьмых. Вы видите связь? Итальянская тема, Струццо. Для человека с рационально устроенным умом должно быть ясно как день, что итальянец в Лондоне может совершить такое же преступление, которое может совершиться в любом другом месте: в Вестминстерском дворце, в трущобах или у нас под окнами. Тарантелла — стремительный танец, исполняется парами. Парами, понимаете? По легенде, танец изображает судороги человека, ужаленного скорпионом. Понимаете, Ватсон, что это означает? Судороги — символ нравственного падения: прыг-скок, прыг-скок! Скорпион — символ похоти и блуда, в астрологии этот знак отвечает за темную страсть к плоти, к уязвлению ее жалом срамного уда. Это блудные извивания, Ватсон, вы совершенно правы, вы превзошли самого себя! Скрипку, Ватсон, немедленно скрипку, или я сойду с ума!

— Она у вас в руках, — напомнил доктор.

— Итак! — Холмс извлек из футляра инструмент, прижал его подбородком и взмахнул смычком. — Тарантелла собственного сочинения. Не жду от вас похвал, Ватсон, я знаю, вы не любите моего музицирования… но, может быть, на этот раз…

Воздух комнаты разрезал жуткий щемящий звук. Холмс терзал несчастную скрипку, буквально пиля ее смычком и извлекая из струн страшные, потусторонние звуки, исполненные боли и ужаса.

— Вот так, вот так… — шептал он, блаженно улыбаясь, — прыг-скок, прыг-скок…

Скрипка выла.

— Сейчас… сейчас… — бормотал Ватсон, наполняя заранее простерилизованный шприц лекарством.

Одна струна со звоном лопнула.

— А-а-а-а! — закричал Холмс. — Этот мерзавец Струццо подпилил струны! О, как я был слеп! Ватсон, нельзя терять ни минуты. Мы должны найти девочку. Анна жива, в этом нет ни малейшего сомнения. Они прячут ее в номерах, а на ее место положили труп из анатомического театра. Это же ясно как день!

— Лекарство, — сказал Ватсон, приближаясь к Холмсу со шприцем. — Вам нужно лекарство.

— Что? — Холмс недоуменно посмотрел на шприц. — Сейчас, когда мы должны спешить… спешить… мы куда-то едем, Ватсон, я отдал все необходимые распоряжения… Мои верные агенты ждут на своих местах. Мы захватим преступников врасплох. Мне уже донесли, что негодяи скрываются в Рио-де-Жанейро. Рио — главный город Бразилии, укреплен, около шестисот или семисот тысяч жителей, они намерены укрыться за его стенами, которые считают неприступными, и без помех развращать невинных девушек в предместьях. Какое коварство!

— Лекарство, — напомнил доктор.

— Нет, Ватсон, и не уговаривайте меня! Сначала мы помчимся на скоростном поезде до Ливерпуля, а потом возьмем билеты на «Магдалину» и спрячемся в угольном трюме. Это будет погоня, Ватсон! Не забудьте свой револьвер и известите Лейстреда. Немедленно!

Ватсон достал из-под стола «Обсервер» и накрыл им остатки пудинга.

— Вы ничего не ели, — сказал Ватсон, глядя в глаза больного, — и нуждаетесь в энергии, иначе упадете без сил.

Взгляд Холмса метнулся в одну сторону, в другую, пытаясь укрыться от глаз доктора.

— Вы ни-че-го не е-ли, — медленно проговаривая каждое слово, повторил Ватсон.

— В самом деле, — Холмс втянул голову в плечи. — Я запамятовал. Это все музыка. Когда я играю…

— У нас нет времени, — напомнил Ватсон.

— Да, да, — бормотал Холмс, закатывая рукав. — Давайте свое зелье. У меня исколоты все вены… Ватсон, почему?..

Игла вошла в руку.

Через пару минут Холмс спал, откинувшись в кресле, его острый кадык подрагивал при каждом вдохе.

Ватсон посмотрел на безумца с привычным, притупившимся за долгие годы состраданием, смешанным с таким же усталым отвращением. Тяжело вздохнул и вернулся к недоеденному бериксу.

* * *

На сей раз покои госпожи Майкрофт Холмс были обставлены в китайском стиле: бумажные ширмы, фонарики, пузатые бронзовые божки. На видном месте стояла трехлапая нефритовая жаба, держащая во рту большую золотую монету.

В полузакрытом окне можно было увидеть небольшую тихую лондонскую улицу. Дом супругов Холмс располагался почти в центре города, но в нелюдном месте. Супруги не любили шума — но, в отличие он подавляющего большинства жителей столицы Империи, могли себе позволить подобную фобию.

— Дорогая, — недовольно сказал Майкрофт, осторожно пристраиваясь на крохотном лакированном стульчике, — ты могла бы меня предупредить, что сменила обстановку.

— Я хотела сделать тебе сюрприз, дорогой, — нежно прощебетала Ирен Холмс, целуя мужа.

— Ты же понимаешь, что я не помещаюсь на этой штуке, — недовольно сказал Майкрофт.

— Так и было задумано, — ответила его супруга, — я заметила, что ты слишком много времени проводишь в креслах… а не в моей постели, — добавила она с той прямотой, которая бывает уместна только между любящими супругами, чьи