Читать книгу "Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867–1884 - Екатерина Оттовна Вазем"

танцовала тогда Феррарис.[81] Танцовала в балете «Пакеретта»[82] изображая мак в картине «Лето», которое олицетворялось М. С. Петипа; прочие времена года тогда танцовали: «Осень» — М. П. Соколова,[83] «Зиму» — Розати[84] и «Весну» H. H. Амосова.[85] Вместе с моими товарками я работала в кузнице по ковке мечей, щитов и прочего оружия в продолжение целого акта в балете «Армида»,[86] в котором заглавную роль исполняла Фридберг.[87] Наконец, я изображала комара в дивертисменте «Эфемера, или Час жизни» из балета «Севильская жемчужина».[88]

С переходом моим в класс Гюге, не разрешавшего своим первым ученицам танцовать публично, мои выступления прекратились. Выпуск мой в труппу Должен был состояться в 1866 г., но мне было официально объявлено, что мне придется остаться в училище еще на один год, так как в этом году был принят в труппу П. А. Гердт, которому назначили, виду его выдающегося дарования, оклад в 800 руб. год, и дирекция, вследствие этого значительного схода, будто бы не имела средств на выдачу жалованья всем кончившим училище в этом году, так что мною пришлось ей пожертвовать. Перед самым моим выпуском, весною 1867 г., я должна была дебютировать в Большом театре в качестве балерины в балете «Наяда и рыбак».[89] Дебют не состоялся из-за серьезной болезни ноги. Завистницы, которых в театре всегда хоть отбавляй, распускали слухи, что болезнь моя — притворная и что я слегла, чтобы уклониться от дебюта, так как будто бы чувствовала себя не в силах танцовать такой большой и для начинающей танцовщицы трудный балет.

Глава 3. Поступление в балетную труппу. — Балетмейстеры Перро и Сен-Леон

В Троицын день, 4 июня 1867 г., я была выпущена из школы и вступила в состав петербургской балетной труппы.

Ареной деятельности петербургского балета в то время служил Большой театр, находившийся на Театральной площади, на месте нынешнего здания Консерватории. Для балетных спектаклей он был приспособлен наилучшим образом. Правда, сцена его не была так широка, как в Мариинском театре, зато она была гораздо глубже, — там было семь кулис. Это весьма способствовало эффектности спектаклей, так как предоставляло широкую возможность использования перспективы. Когда в «Корсаре»[90] из глубины сцены на зрителей двигался корабль, или в «Баядерке»[91] из туманной дали вырисовывались вереницы теней, — зрелище получалось в буквальном смысле феерическое. Зрительный зал Большого театра был вместительнее Мариинского и имел шесть ярусов. Верхний ярус занимал раек, из которого, кажется, была видна, главным образом, огромная газовая люстра, спускавшаяся с потолка зала. Балетные спектакли давались три раза в неделю — по вторникам, четвергам и воскресеньям. Излюбленным балетным днем было воскресенье, и в этот день старались выступать все балерины Обыкновенно при составлении репертуара соблюдали в этом отношении очередь. Управление петербургским балетом сосредоточивалось в руках начальника репертуарной части П. С. Федорова, являвшегося фактически главным вершителем всех петербургских театральных дел. От него зависело составление репертуара, распределение партий и «мест» среди артистов и все прочее, относившееся к жизни театра. Балетмейстеры ведали только художественной частью спектаклей в пределах собственных их постановок, но опять-таки под постоянным контролем Федорова. Так, например, распределяя «места» среди артистов, балетмейстер был обязан считаться с их положением в труппе, установленным театральной дирекцией, или согласовывать то или другое назначение с начальником репертуара.

Мостом между труппой и дирекцией служил режиссер, на обязанности которого лежало несение всех административных функций по балету. Он должен был составлять проекты репертуара, представлявшиеся на утверждение Федорова, предусматривать состав участников спектакля, следить за поддержанием дисциплины в труппе, заботиться о хозяйственной стороне балетных спектаклей. Короче говоря, это был «фактотум», ось, вокруг которой вращалась вся жизнь балетного театра.

Из петербургских балетмейстеров самым ранним, которого я могу вспомнить, был Жюль Перро.[92] Он служил у нас во время моего пребывания в Театральном училище. Мои воспоминания о нем теперь, конечно, очень смутны. С большими на выкат глазами, он по наружности напоминал какого-то кобольда, как их обыкновенно рисуют художники, и присутствовал на репетициях неизменно с толстой палкой и табакеркой. Он часто сердился и тогда громко стучал палкой об пол. О приемах его работы я, к сожалению, ничего сказать не могу, — слишком была я тогда юна, чтобы интересоваться такими вопросами. Помню например последний из поставленных им у нас балетов — «Эолину, или Дриаду», данный впервые осенью 1858 г.

В нем сам Перро играл роль злого гнома, как нельзя больше подходившую к его наружности и драматическому жанру. Сюжета «Эолины» я теперь не могу припомнить. Мне врезалась только в память сцена полета Дриады, которую танцовала балерина Феррарис. Героиня в образе молодой девушки видит у себя в комнате в зеркале гнома, преследующего ее своей любовью. Она бросается на колени и молится богу, прося его избавить ее от этого злого духа. Ее молитва исполняется. Она встает на так называемый «арабеск», поднимается в воздух и улетает через окно. Она попадает в лес, где на ветвях деревьев помещался кордебалет — дриады, покровительницы этих деревьев. В лес приходят дровосеки, но, как только они пытаются рубить то или другое дерево, с него тотчас же, кружась вокруг ствола, спускается его дриада, умоляющая не рубить дерева. С центрального дерева спускалась балерина.

Из других балетов Перро на моей памяти ставились: «Армида», из жизни крестоносцев, где была очень красивая картина моментального превращения всей декорации из зимнего в весенний пейзаж; «Фауст», по своему сюжету лишь отдаленно напоминавший трагедию Гете[93] и огтеру Гуно;[94] «Наяда и рыбак», в котором водяная фея увлекает рыбака, забывающего свою земную возлюбленную; «Эсмеральда»,[95] на сюжет романа Гюго[96] «Собор Парижской богоматери», сохранившаяся в ленинградском балетном репертуаре, в обновленном виде, до наших дней; «Катарина, дочь разбойника»,[97] чрезвычайно увлекательный балет, в котором рисовались приключения известного художника Сальватора Розы,[98] влюбленного в разбойницу Катарину, погоня за последней солдат и козни против художника со стороны помощника Катарины, Дьяволино; а также одноактный балетик «Мечта художника». Кроме того, в постановке Перро шли балеты Мазилье[99] «Корсар» и «Своенравная жена».[100]

Все балеты Перро резко отличались от произведений других современных ему и последующих балетмейстеров преобладанием в них драматической стороны над танцовальной. Перро, сочинявший всегда сам программы для своих балетов, был большим мастером на выдумку эффектных сценических положений, увлекавших и временами даже потрясавших зрителей. Танцев в его балетах было сравнительно немного, куда меньше, чем в спектаклях позднейшего происхождения. При этом, сочиняя эти танцы,