Читать книгу "Политическое животное - Александр Евгеньевич Христофоров"

в который раз успела повернуть, а я продолжал идти прямо. «Странно, – подумал я, – держится за меня, как ребенок, а дорогу выбирает сама».

Мы нагулялись по набережной, по спускам и подъемам, по широким и узким улицам. Поели шоколадного торта в маленьком кафе и выпили чаю и кофе в большом ресторане. Когда загудели ноги и солнце стало намекать на вечер, мы отправились к ее дому.

– Надо говорить с ним. – Я видел, как она напряглась, когда произнесла это.

– Пойдем! – весело сказал я.

Винтовая лестница привела нас к двери, и художница достала большой ключ.

– Давай порепетируем. – Я отобрал ключ и открыл дверь. Прямо передо мной стоял полный дядечка.

– Добрый вечер, – сказал я. – А я слышал, вы сдаете здесь комнату.

– Комната не сдается! – пропыхтел он как-то по-тюленьи, перевел глаза на мою подругу и прогнусавил: – Я тебе говорил, и мы договорились!

Я почувствовал, как она съежилась у меня за спиной.

– Командир, а что за проблема – комната ведь пустая стоит? – Я старался не заводиться, чтобы все не испортить.

– Разговор окончен! – Он хлопнул своей дверью.

Она, опустив голову, вошла.

– Я хочу, чтоб ты остался…

– Вот и останусь. – Я обнял ее за плечи и потянул в комнату. Она, насупившись, присела на кровать к окну и повернулась к собору. Почти стемнело, освещение выхватывало самые интересные детали – от этого храм становился еще сказочней. Я понял, почему он так вдохновляет ее.

– О чем вы договорились? Что знакомые парни не селятся здесь? – Я сел рядом с ней. Она мотнула головой, не отводя взгляда от окна. С самого начала знакомства меня поражала ее невозмутимость и некоторая отстраненность. Она будто никогда не переживала всей душой – могла расстроиться, нахмурить брови, но всерьез ее ничто не трогало, будто настоящая она скрывалась где-то очень глубоко.

– У меня есть для тебя фото. – Я встал с кровати и подошел к рюкзаку. Перебрал фотки в конверте и достал изображение заснеженного проспекта. Она аккуратно взяла бумагу в руки, немного наклонила голову, косички посыпались с плеч.

– Я повешу ее здесь. – Она ткнула пальцем в стену напротив. Я ободряюще кивнул, и тогда она подошла к небольшому старому чемодану. Она присела перед ним и щелкнула застежками – доверху он был забит рамками всех цветов и размеров. Деревянные, пластиковые, разборные, клееные, со стеклами и без. Она выбрала самую тонкую из черного металла; рамка была с каким-то секретом, и она сразу смогла повесить фото на стену. Наверное, просто приклеила.

– Вот, смотри, – серьезно сказала она. Я подошел и обнял ее плечи.

– Будем пить еще?

Она поморщилась, повернула голову и посмотрела снизу вверх. Тогда я достал еще бутылку, мы сели на кровать и начали пить прямо из горлышка. Пена попадала в нос, мы смеялись и спорили, кто пьянеет быстрее. Допивали мы ее уже лежа под одеялом. Последний глоток я сделал, когда она тихо сопела у меня на плече. Я повернул голову к окну и смотрел, как передо мной плывет изображение собора.

Ночью я проснулся оттого, что кто-то барабанил ногой в дверь. Бубнящим голосом автор шума что-то говорил, а судя по тону – даже требовал, но художница и не пошевелилась. Я аккуратно снял ее голову с плеча и выполз из-под одеяла. Судя по голосу, это был Тюлень. Он никак не унимался, и я понял, что сейчас лучшее время для разговора. Я снял джинсы, майку, бросил вещи перед кроватью, достал кошелек и открыл дверь. Тюлень замер – я предстал перед ним в красных боксерах и с кошельком в руках.

– Идем на кухню поговорим, она спит. – Я оттеснил его плечом, развернулся к Тюленю спиной и прошел вперед. Его сбила эта инициатива, перед входом я обернулся – он, сгорбившись, послушно семенил за мной. Кухонька была небольшая, но уютная. Стол был застелен цветастой скатертью, в середине стояла полупустая бутылка, в тарелках – остатки селедки и хлеба. Я присел на краешек подоконника и сказал:

– Я снимаю свободную комнату.

– Тебе будет дорого. – Он развернулся спиной ко мне и подошел к мойке. Только сейчас я понял, что он пьян, и, чтоб набраться решимости постучать, он выпил полбутылки. Тюлень начал копошиться в грязной посуде.

– «Дорого» – это сколько? – выделив ключевое слово, уточнил я.

– Двести пятьдесят за одну эту комнату! – прошипел он. Это было и в самом деле дорого, Тюлень сказал так, рассчитывая на мой отказ. Но деньги были. Он копошился перед мойкой и смотрелся очень жалко.

– Идет! – сказал я и открыл кошелек. Тюлень застыл, будто хотел расслышать, как шелестят бумажки. Ему очень не хотелось, чтоб я жил здесь, и он хотел продаться подороже.

– Заплатишь за полгода вперед – живи! – Он повернулся ко мне. С его рук капала пена – будто слюна текла, и все-таки он надеялся, что я откажусь. Я еще раз запустил руку в кошелек и достал стопку купюр. С упругим щелчком резинка освободила деньги, я быстро зашелестел бумажками, срывая каждую большим пальцем правой руки и подавая в левую. Он суетливо вытирал руки полотенцем и шевелил губами. Я отсчитал полторы тысячи и положил на стол. Тюлень схватил их и затолкал в карман штанов. Я пристроил кошелек за резинку трусов и покровительственно обронил:

– Считай, что заселился сегодня!

Я медленно развернулся и гордо, насколько это возможно сделать в одних только трусах, продефилировал в ее комнату. Дверь закрылась, и полоса света уползла обратно в коридор. За окном в специально поставленном уличном освещении виднелся собор. Я достал «Практику» и, не раздумывая много о выдержках и диафрагмах, сделал несколько снимков. Почему-то я не сомневался, что они будут удачными.

Я проснулся рано – художница еще и не думала открывать глаза. Лучи утреннего солнца не доставали даже до окна, но в комнате было уже светло. Я тихонько вышел в коридор, за дверью Тюленя слышались какие-то звуки, но как только я приблизился к ней, жизнь там замерла, будто к чему-то прислушиваясь. Я протопал в ванную, шумно умылся и вышел на кухню. Все, что я вчера взял в магазине, было аккуратно сложено в холодильнике. Я заварил кофе, сделал бутерброд и пошел посмотреть на свою новую комнату. Она была совсем небольшая, а диван и книжный шкаф делали ее еще тесней, но мне здесь нравилось. «Скоро придется перевезти вещи из столицы», – подумал я. Стола не было, я поставил чашку на пол, откусил кусок хлеба с мясом и подошел к окну. Мне открылась часть собора и вид