Читать книгу "Последний проблеск света - Клэр Кент"

так уже давно.

Я беру свою рубашку, затем подхватываю его футболку по дороге к ручью, где намачиваю обе вещи и пытаюсь отскрести хотя бы часть грязи и пота.

Обе вещи в плохом состоянии, но мы ничего не можем поделать. У нас обоих нет запасной одежды.

Закончив стирку, я поворачиваюсь и обнаруживаю, что Трэвис сидит на моем камне у огня и бреется опасной бритвой.

— Ты можешь делать это без зеркала? — спрашиваю я с искренним любопытством.

— Если действовать осторожно, то да.

Я с интересом наблюдаю.

— У тебя есть ножницы? Тебе стоит подровнять волосы, раз уже ты настроился приводить себя в порядок.

Его губы изгибаются.

— Нет. Ножниц нет. Но если хочешь наводить марафет, тебе лучше позволить мне отрезать эту твою гриву ножом.

Я ахаю и поднимаю руку к волосам.

— Зачем мне их обрезать?

— Их слишком много. Если на тебя кто-то нападет, то будет очень легко схватить тебя за волосы.

Я разделяю волосы посередине и начинаю плести.

— Я не стану обрезать волосы только из-за этого. Если кто-то сумеет схватить меня, то они поймают меня хоть с длинными волосами, хоть без них.

Он пожимает плечами и проводит бритвой по оставшимся участкам подбородка. Он еще не порезался, даже не имея крема для бритья.

Это глупо. Я знаю, что это глупо. Но меня беспокоит, что он хочет отрезать мои волосы.

Мне нравятся мои волосы. Они всю мою жизнь были длинными. Все всегда говорили, как это красиво.

Моя грудь и мои волосы. Это единственные мои преимущества в плане внешности.

А Трэвис назвал их гривой.

Я заканчиваю плести косы. Мои трусики по большей части высохли, так что я встаю и подхожу к месту, где оставила джинсы. Я бросаю полотенце и прежде, чем Трэвис успевает издать хоть гортанный звук возмущения, я натягиваю джинсы по ногам.

Спать буду в джинсах и майке, как и прошлой ночью.

Остальные наши вещи сушатся у огня. Нас окружает лишь темнота и тишина. И вообще ни капельки неважно, что Трэвис хочет отрезать мои волосы.

Он вытирает лицо влажным полотенцем.

— Я все сбрил?

Я подхожу ближе, а он приподнимает подбородок, показывая выбритое лицо.

Он обладает более привлекательной внешностью, чем я думала изначально. Я понимаю это, всматриваясь в его лицо. Вчера я думала, что его глаза серые как сталь, но они оказываются серо-голубыми и меняют оттенок в зависимости от освещения. Мне нравится его сильный подбородок и точеные скулы.

На нем нет рубашки, и это мне тоже нравится.

Сейчас я так близко к нему. Хотя мы только что помылись, я все равно улавливаю легкие нотки запаха Трэвиса. Он знаком мне спустя всего два дня.

Неожиданный завиток жара сворачивается в моем животе.

— Ну? — спрашивает Трэвис ворчливо. Он трет лицо, ища пропущенную щетину.

Я отстраняюсь, чувствуя, что мои щеки снова краснеют.

— Похоже, ты не пропустил ни волоска. Как нам спать?

Несмотря на размытый вопрос и отсутствие продолжения, Трэвис понимает, о чем я спрашиваю.

— В джипе есть спальный мешок. Только один, но мы здесь не можем спать одновременно. Надо, чтобы один оставался на страже.

— Логично. Можно спать по очереди, — я иду за спальным мешком, при этом осознавая, что действительно чувствую себя хорошо.

В моем желудке есть еда. Я выпила предостаточно воды. Я относительно чистая. Я до сих пор ощущаю привкус зубной пасты. Трэвис, может, и раздражает, но он не мерзкий тип. И я готовлюсь ко сну.

Я и не осознаю, что напеваю себе под нос, пока расстилаю спальный мешок у огня, очень близко к месту, где Трэвис сидит на камне.

— Что это? — спрашивает он внезапно.

— Что именно?

— Песня. Звучит знакомо.

Мне приходится заново пропеть несколько нот, чтобы сообразить, что за песня крутилась у меня на уме.

— О. Это бабушкина любимая, — я колеблюсь. Затем начинаю петь первые строчки.

«Будь моим видением, O Господь моего сердца;

Для меня нет ничего, кроме спасения, которым ты являешься».

У меня не очень хороший голос. Не такой, как у бабушки. Но я умею попадать в ноты, и звуки моего пения не отвратительны.

Трэвис не сводит с меня глаз, когда я умолкаю.

— Знаешь ее? — спрашиваю я, внезапно засмущавшись.

— Ага. Твоя бабушка иногда пела ее в церкви. Мне всегда нравилось.

Мне она тоже всегда нравилась.

На мгновение я скучаю по ней так сильно, что щиплет глаза.

Я не плакала, когда она умерла. Не могла. В человеческую душу встроен защитный механизм. Ты доходишь до точки, когда потери столь колоссальны, что та часть твоей души, которая болит при потере чего-либо, просто отключается. Ты немеешь.

Я даже не могу переварить, что означает тот факт, что за последние четыре года умерли миллиарды людей.

Что почти все мои близкие мертвы.

Что моя бабушка умерла всего несколько дней назад.

Я не могу это переварить. Это давит подобно грузу на груди, но не заставляет плакать.

Это просто есть.

— Ты знаешь всю песню? — спрашивает Трэвис, и его хрипловатый голос перебивает мои мысли.

— Да.

Он колеблется, будто ждет. Затем:

— Ну и?

Я фыркаю от тихого веселья. Затем пою ему всю песню, сидя на коленях поверх спального мешка.

Я не пела несколько лет. Это странно. Эмоционально.

Закончив, я не знаю, что делать, и Трэвис ничего не говорит.

Но он слушал. Я видела, что он слушал.

Наконец, я сбрасываю с себя странный транс. Я встаю, чтобы пописать за деревом, потом складываю последнее сухое полотенце в качестве подушки и забираюсь в спальный мешок, чтобы прилечь.

— Я посплю половину ночи. Просто разбуди меня, когда придет твой черед.

Он хмыкает.

Я сажусь и смотрю ему в глаза.

— Ты не можешь бодрствовать всю ночь. Тебе тоже нужен сон. Пообещай, что разбудишь, когда будет моя очередь стоять на страже.

Он бросает на меня нетерпеливый взгляд и издает очередной невнятный звук.

— Хмыканье — это не ответ. Пообещай.

— Проклятье, девочка, а ты упрямая. Ладно. Обещаю.

Я киваю, довольная своей победой, и вытягиваюсь в спальном мешке.

Он толстый, теплый и сильно пахнет Трэвисом. Земля твердая и неровная, но мне вполне комфортно, чтобы заснуть.

Мне нравится потрескивание огня. Мне нравится, что Трэвис сидит так близко, что я могу протянуть руку и дотронуться до него, если захочу. Мне нравится, что в кои-то веки я не ощущаю запах собственного пота при каждом движении.

Я лежу на спине, закрыв глаза, и слушаю ночь.

Минуту спустя я понимаю, что именно слышу помимо звуков огня