Читать книгу "Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская"

были редким исключением из правила. Чаще всего мы слушали эти рассказы во время совместной прогулки по блошиному рынку или в кафе, расположенном на его территории. Диалог осуществлялся «безоружно», даже без возможности по ходу разговора внести пометки в блокнот. Отказ от записи, как правило, мотивировался нежеланием, чтобы свидетели получили возможность идентифицировать разговор как предоставление информации, а не как заключение сделки или банальную болтовню «ни о чем». Приходилось полагаться на собственную память и по завершении разговора мчаться в ближайшее кафе или домой, чтобы зафиксировать услышанное. Понятно, что такие записи сложно назвать интервью в строгом смысле слова. Но на безрыбье и рак рыба – и полученные неполноценные интервью, вернее их конспекты, стенограммы и протоколы по памяти дорогого стоили и воспринимались нами как маленькие победы (включены в библиографию).

Мы были рады и такой возможности поговорить. Порой люди относились к нашим намерениям настолько недоверчиво, что и вовсе отказывались беседовать, несмотря на то что с просьбой об информации к ним обращались посредники из числа их добрых знакомых, которым те безусловно доверяли. От беседы отказались, например, несколько торговцев с нашего любимого мюнхенского блошиного рынка, а также ювелир, с которым сотрудничал Манни, и организатор когда-то очень успешных, но уже давно закрытых мюнхенских блошиных рынков. Русскоязычные завсегдатаи блошиного рынка были более разговорчивы и откровенны с соавтором-социологом.

В ряде случаев нам обоим пришлось апеллировать исключительно к собственной памяти, поскольку тех, кто мог бы скорректировать когда-то от них услышанное, нет в живых. Кого-то – с недавних пор (Манни здесь, к сожалению, далеко не единственный пример), кого-то – уже несколько десятилетий (как наших дедушек и бабушек).

В связи со спецификой сбора информации незаменимым источником второго комплекса оказались полевые дневники, которые, помимо прочего, включают составленные по горячим следам стенограммы незаписанных бесед. Они перемежаются с заметками о событиях, впечатлениях и приобретениях на блошином рынке. Покупки и изредка некоторые из некупленных вещей – с разрешения продавцов – визуально документировались с помощью фотографирования.

Ко второму комплексу источников относятся и всевозможные репрезентации старых вещей и блошиных рынков за пределами музейного дела и исторического цеха. Это коллекционерские и аукционные интернет-порталы, путеводители, справочники и периодика с информацией для посетителей блошиных рынков, художественные тексты[86], комиксы и снятые по ним фильмы, а также телепередачи о старинных и курьезных предметах с барахолок. Эти источники будут представлены в свой черед, преимущественно во второй части. Мы должны, однако, заранее признаться: их отбор был довольно произвольным и зависел от спонтанного решения по ходу работы над текстом о том, куда нас ведут трезвые мысли, своенравные эмоции, причудливые ассоциации, запасы опыта и повороты памяти.

ГЛАВА 2. РАССКАЗЫ О ЛЮБВИ К СТАРЫМ ВЕЩАМ

Как бы мы ни старались избежать предрассудков, связанных с цветом кожи, убеждениями, классом или гендером, мы не сможем избежать рассмотрения прошлого с особой точки зрения.

Питер Берк[87]

Эта глава бесполезна для читателя, который взял в руки нашу книгу с прицельным интересом к блошиному рынку. Ниже мы пытаемся вскрыть истоки и мотивы нашего интереса к старым вещам, который не является обязательным для историка или тем более для социолога. Поэтому читатель, желающий поскорее обратиться к истории блошиного рынка, может с чистой совестью перелистнуть следующие страницы и сразу обратиться ко второй части.

А. Горьковское детство (И. Нарский)

Признание самих себя частью предмета исследования побуждает к откровенности. Если авторы сами включены в историю, которую они изучают, они должны, следовательно, рассказать о том, что пробудило их интерес к предмету исследования и как персональные особенности их социализации, черты характера и опыт влияют на их взгляд на исследуемое. Откровенный рассказ авторов о себе сопряжен с определенным риском. У кого-то из читателей он может вызвать сопереживание и даже эффект узнавания себя в чужой истории. Но у другого читателя открытость автора может спровоцировать эффект подсматривания в замочную скважину и желание позлословить. Мы осознаем эти риски и сознательно идем на них.

Мне писать о событиях и людях, сформировавших меня, проще, чем моему соавтору. Когда-то я написал о них целую книгу, информацией из которой могу воспользоваться и к содержанию которой могу отослать любознательного читателя[88]. У моей жены Наташи такой возможности нет, поэтому ее знакомство с читателем будет основательнее.

* * *

Мой интерес к старине и истории родился в детстве. Его пробудили преимущественно родители мамы. Мои родители в те годы служили в Челябинском театре оперы и балета и летом отправлялись на гастроли. И каждое лето в 1960-х – начале 1970-х годов я проводил в Горьком, как в то время назывался Нижний Новгород, на реке Волге. Поэтому начать необходимо с нескольких слов об этом городе.

В Горьком было все, чтобы ощутить присутствие ушедших времен. Город сохранил старый центр с кремлем, дворцами, общественными постройками и по-прежнему жилыми доходными домами в стилях помпезного историзма и изысканного модерна второй половины XIX – начала ХX века от лучших российских архитекторов, да еще и вписанный в величественный ландшафт высокого правого волжского берега. Относительно хорошо сохранилась и «рядовая» строительная субстанция прежних эпох, которая осталась в пользовании без изменения функций и даже названий – например, Мытный и Сенной рынки. Местные жители продолжали пользоваться старой топонимикой, слегка подправляя советские переименования. Улица Свердлова, которая ранее была Покровским бульваром, или Покровкой, к примеру, в обиходе именовалась Свердловкой. Наконец, в Горьком жили мои проводники по прошлому, ровесники ХX века, родители мамы, обращавшие мое внимание на старые вещи и рассказывавшие их истории.

У Хазановых: нежное прикосновение к старине[89]

Борис Яковлевич Хазанов (1895–1979) родился в черте еврейской оседлости, в Могилевской губернии Российской империи. Сын меламеда (классного воспитателя в хедере), Борух Янкелев Хазанов за 15 лет между 1898 и 1913 годами получил крепкое среднее образование, пройдя через иудейский хедер, православную церковно-приходскую школу и городское училище (см. ил. 2). Лишь накануне Великой Отечественной войны ему удалось освоить специальные бухгалтерские дисциплины в объеме, предусмотренном программами экономических факультетов советских вузов. Тем не менее с 1913 по 1965 год он успешно работал в должности главного бухгалтера различных частных, а после революции 1917 года – кооперативных и государственных организаций. С 1927 года служебная карьера Хазанова была связана с советской энергетикой в Белоруссии, а затем в Балахне Горьковского края и в Горьком, где он, главный бухгалтер Горэнерго, в семидесятилетнем возрасте вышел на пенсию. В январе 1941 года он, проходив много лет в «сочувствующих» советской власти, был принят в ВКП(б).

Нина Яковлевна Хазанова (в девичестве Рывкина, 1900–1985) происходила из семьи мелкого служащего (см. ил. 3). Она училась в частной гимназии, которую не окончила, и помогала матери с домашними платными обедами. Здесь Нина и познакомилась с одним из «клиентов» этого «пансиона», Борисом Хазановым. Они поженились в октябре 1921-го, а в декабре следующего года родилась дочь Мира (Мириам, 1922–2009). Нина следовала за мужем, которого в 1920-х – начале 1930-х перебрасывали с места на место. В 1928 году у них родилась вторая дочь, Тамара, моя мама (1928–2022).

Ил. 2. Б. Я. Хазанов (1894–1979). Быхов, 1913

Ил. 3. Н. Я. Хазанова (1901–1985). Белоруссия, середина 1920-х

В 1946 году Тамара окончила общеобразовательную школу и Горьковское хореографическое училище. Затем она училась у легендарной А. Я. Вагановой на отделении педагогов хореографии в Ленинградской государственной консерватории. В 1951 году Тамара Хазанова с отличием окончила учебу в Ленинграде и уехала работать в Сталино (Донецк). Там в 1955 году она познакомилась с моим будущим отцом Владимиром Нарским (1928–2021), вышла за него замуж и поменяла фамилию (хотя в хореографических кругах ее еще несколько десятилетий больше знали как Хазанову). Поэтому ее дальнейшая история и влияние на мой интерес к прошлому будут обозначены в рассказе о Нарских.

Хазановы переехали из Балахны в Горький в 1940 году. С 1948 года они жили в маленькой, но очень уютной квартирке на улице Минина, в одном квартале от великолепной Верхне-Волжской набережной и величественного Откоса на высоком правом берегу Волги. Именно в этой квартире и проходили мои