Читать книгу "Ты меня бесишь - Алиса Евстигнеева"

Имея крайне мало свободного времени, мы старались проводить каждую свободную минуту вместе. У меня были мои стопятьсот дел и недремлющий контроль со стороны родителей, у него… попытки выжить на мизерную стипендию и постоянные подработки, которые позволяли еле сводить концы с концами. Никто об это не знал. Да и я бы, наверное, не узнала, если бы ему не пришлось как-то объяснять мне причины своих постоянных отлучек.

Он жил почти на самой окраине города, снимая комнату у вредной старушенции по имени Раиса Фёдоровна. Комната была маленькая и обшарпанная, правда, на удивление чистая и прибранная, но в то время она казалась мне самым лучшим местом на земле, потому что только здесь мы могли быть вдвоём. Действительно вдвоём.

Я, наверное, в жизни не врала столько, сколько в тот период, постоянно ища причины своих отлучек. То я уезжала со студсоветом за город, то задерживалась допоздна на консультации, то оставалась ночевать у одногруппницы, выполняя общий проект. Перебрав все возможные варианты, я начинала сначала. Но родители отчего-то верили, видимо, привыкшие к моему безропотному подчинению и кристальной честности.

А в это время мы с Макаром были вместе, гуляя длинными и холодными осенними вечерами по скверам и паркам. Я прятала свой озябший нос в расстёгнутом вороте его куртки, а он целовал меня в висок. Зимой мы засели у него на квартире, часами валяясь в обнимку на его тесном продавленном диване и разговаривали, много и обо всём — о жизни, планах, мечтах. Только рядом с ним я впервые задумалась о том, что совершенно не представляю, чего хочу от жизни. У меня были планы родителей, но не было собственных желаний, что наиболее болезненно ощущалось рядом с пышущим идеями и энергией Евичем. Макар пытался разбудить во мне бунтарский дух и тягу к протесту, но получалось так себе. Моей трусливой натуре с головой хватало всей авантюры с нашими отношениями. И без того каждый раз приезжала домой, дрожа как осиновый лист.

Весной мне неожиданно предложили поучаствовать в международном конкурсе, главным призом которого была годовая стажировка в Лондоне. И я вдруг поняла: хочу. Действительно хочу. И не потому что этого от меня ждали родители, хотя им и понравилась сама идея, нет. Это был прекрасный способ доказать себе, что я чего-то стою.

Единственным кто напрягся, неожиданно оказался Макар. Нет, он не отговаривал, не запрещал, да и вообще, никак не высказывал своего мнения. Но я чувствовала, он против.

— Тебе не нравится? — однажды отважилась я на вопрос.

— Рыбка, моё мнение здесь, вообще, не играет значения, — качнул он головой.

— Почему же? Мне важно…

— Это всё равно ничего не изменит. Ты хочешь поехать, значит, ты поедешь. Ты же такая.

— Ты не хочешь, чтобы я поехала?

Он замялся, будто бы подбирая правильные слова.

— Скажем так, я не хочу, чтобы ты уезжала… Год это много.

От его слов стало невыносимо грустно, об этом я как-то не подумала.

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещала я. Наверное, мне уже тогда казалось, что то, что происходит между нами — это навсегда. И я тешила себя наивными надеждами, что я наберусь сил и уверенности и смогу отстоять своё право быть с Макаром перед родителями.

Но это были слишком тревожные мысли, и пока я предпочла отдать все свои силы на подготовку к конкурсу.

Успешно пройдя первые два этапа, я уже морально настраивалась к тому, что ещё один рывок, и всё… стажировка моя. В этот период мы с Макаром заметно отдалились друг от друга, поскольку свободного времени не оставалось совсем.

А потом случилось то, чего никто не ожидал. Мой отец с инфарктом попал в больницу. Первые несколько суток пронеслись для меня как в тумане. Мы с мамой сидели в больничных коридорах, зарёванные и растерянные. И самым пугающим для меня было то, что я впервые видела хоть какие-то эмоции на всегда безупречном лице своей матери. И какие эмоции это были!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Отчаянье и страх наваливались на меня волнами, но надо было держаться, ради отца, ради матери. Стоит ли говорить, что мне резко стало не до конкурса и не до Евича, как и всего остального? Впрочем, к Макару мне как раз хотелось безумно, просто прижаться к нему и поверить его обещаниям, что всё будет хорошо.

Через неделю отцу стало лучше, его перевели из реанимации. Я металась между домом, больницей, фирмой отца и редкими набегами на учёбу. От моих посещений офиса было мало толку, я всё ещё была зеленой девчонкой, наивной и напуганной, но папа часто повторял, что любое дело нуждается в неусыпном контроле. Вот я и ездила… контролировать. Фирма работала как большой и отлаженный механизм, не особо нуждаясь в моем участии, но папин зам Олег Иванович снисходительно улыбался, позволяя задавать мне вопросы и совать свой нос туда, куда мне казалось важным. Подразумевалось, что однажды во главе фирмы стану я, о чём я никогда особо и не задумывалась, но напуганная папиной болезнью, считала, что должна всенепременно вникнуть во всё происходящее.

В один из вечеров к нам домой приехал Макар. Знакомый, лохматый, обаятельный и наглый. Я сначала повисла на нём, цепляясь за его плечи и разревелась. Он был таким родным, знакомым и словно из какой-то другой жизни. Я даже испугаться не успела, а что подумает мама, потому что в тот момент мне было всё равно. Стояла, прижавшись к такому знакомому Евичу, а он шептал какие-то глупости.

А потом, как и ожидалось, появилась мама, смерившая нас недовольным взглядом, но ничего говорить не стала, пригласив непрошенного гостя в дом.

Как и следовало ожидать, он ей не понравился. Безродный студент-лоботряс, про свои заработки он ей так и не сказал, видимо не желал делать акцент, на своей постоянной нужде. Она поила его чаем из семейного сервиза и натянуто улыбалась, я же сидела рядом, натянутая как струна. Один лишь Макар продолжая улыбаться в свои тридцать два зуба, как всегда уверенный в том, что его обаяние способно растопить даже самое чёрствое сердце. Но нет, моя мама как всегда осталась верна себе.

— Софья, ты же понимаешь, что это несерьёзно, — заявила мне родительница, стоило Евичу покинуть наш дом.

— Он замечательный и очень талантливый, — впервые в жизни воспротивилась я её мнению.

— Он тебе неровня!

— Не говори так! — вспыхнула я, не на шутку задетая поверхностью её суждений.