Читать книгу "Две причины жить [= Последняя песнь трубадура ] - Евгения Михайлова"

«Я живу в Подмосковье, о смерти дочери узнал не сразу. Приехал уже на похороны». Вопрос: «Ее хоронили в закрытом гробу?» Ответ: «Нет, в открытом». Вопрос: «Вы заметили на теле какие-то изменения, повреждения?» Ответ: «Нет, никаких повреждений не было».

Дина в растерянности позвонила Сергею: «Слушай, прокурор. В заказных делах с подставным убийцей соблюдается хоть какое-то, грубо говоря, приличие? Правдоподобие?»

— Абсолютно не обязательно, — сказал Сергей. — Там действуют другие законы. И я никому не советую их нарушать.

Блондину надоело ждать звонка. Он приподнял телевизор и достал крошечный пожелтевший кусок бумаги. Записанный на нем телефон с трудом, но все же прочитывался. Знать бы еще, что это за номер — квартиры или офиса — и кого по нему спрашивать. Они тогда встретились с Князем для предварительного разговора, зашли в пивную. Он краем глаза видел, как Князь набрал этот номер. Там ответили, и он произнес: «Я скоро буду». По справочной вряд ли узнаешь, особенно если домашний телефон. Блондин решил попробовать. Набрал его и услышал: «Дежурный Петров слушает».

— Это милиция?

— Вы ошиблись. Министерство обороны.

Коля Ершов, отставной капитан и наркоман, утро провел в трудах. Добрался до туалета и обратно, на диван. Ноги совсем отказали, а теперь и почкам п…ец. Врач сказал: нужна пересадка. «От кого же? — спросил Коля. — Может, ты лишнюю отдашь?» И засмеялся беззубым ртом. Вообще-то, даже мать удивляется, что он до сих пор жив. Чего только у него не находили: и цирроз печени, и язву желудка, и с позвоночником чего-то. Лечить, конечно, не лечили, но бесплатные советы давали: «С наркотиками ты, того, завязывай». А если нет, хуже, что ли, будет? Но наркотики завязали с ним сами. Мать за героином не пошлешь. Да и не нужны они. Голова и так гаснет, как перегорающая лампочка. Коля насыпал горсть анальгина, радедорма, димедрола — мать где-то просроченные берет — и проглотил все разом, запив несвежей водой из стакана. Мать говорит: нельзя столько. Но он-то знает, что в крайнем случае всего лишь подохнет.

В дверь кто-то постучал. «Входите, не заперто», — сказал Коля и открыл рот от удивления. Да это ж Блондин! Приперся!

— Ну и вонь тут у тебя, — сказал Валентин, брезгливо разглядывая Колю. — Значит, ты жив. А я тут из командировки вернулся, дай, думаю, повидаю дружка.

— Ну повидал. Теперь пойдешь?

— А я помешал, что ли? Помнишь, как мы здорово посидели с Иркой, подружкой твоей?

— Да какая она мне подружка? Порошок иногда давала.

— Ну все-таки. Ты тот вечер помнишь?

— А что мне помнить? Мы посидели, вы остались, ее грохнули, Сашку Блинова взяли. Ему четырнадцать лет дали. Я был свидетелем. Сказал, между прочим, что он ее последним видел. А когда дело разваливаться стало, я признался, что мы вместе с ним ее сожгли той же ночью.

— А на самом деле?

— На самом деле тебе, наверно, виднее. — Коля боязливо отодвинулся подальше.

— Что ты жмешься? Я не следователь. Я знать хочу, кто после меня в ту квартиру приходил. Просто так, понимаешь, интересно. Сдается мне, ты далеко тогда не ушел.

— Ушел. А, ладно. Мне все это уже по барабану. Ты вышел, Жорка подъехал, муж ее. А потом менты. Я домой пошел. Утром за мной приходят. Говорят: «Вы идете как свидетель. Ваш друг Блинов признался в убийстве». И пошло. Видишь, как здоровье подкосило? Я про тебя ничего не сказал.

— А тебе и говорить было нечего. И сейчас ты меня не видел. Где Жорик-то, муж?

— Где-то на даче после отставки живет.

— О! Одни господа офицеры у нас. И где ж эта дача?

— Не знаю. — Глаза у Коли закрывались. — В Балашихе.

— Эй, не спи. Фамилия его как?

— Как у Ирки. Сидоров.

Коля спал. Блондин пошел к выходу, подумал и вернулся. Вытащил из кучи мусора полиэтиленовый пакет, надел Коле на голову и плотно перевязал на шее своим носовым платком.

Через пятнадцать минут он вышел из дома, пересек соседний двор, положил пакет и платок рядом с мусорным баком, набросал сверху газет, оберточной бумаги и поджег.

В агентстве по недвижимости кипела работа. Звонили телефоны, мигали компьютеры, важно передвигались агенты с документами в руках. Сергей скромно встал у порога и подождал, пока его заметят.

— Вам кого? — наконец спросила, пробегая, девушка.

— Мне бы агента, который занимается продажей квартиры Синельниковой. Точнее, продавец — Синельникова-Князева.

— А вы, собственно, кто? — поднял бровь тип за одним из столиков.

— Я, собственно, покупатель.

— Не понял. Вы от Николая Степановича, что ли? Если нет, квартира продана.

— Да, от него.

— Но он мне ничего не говорил.

— Сейчас скажет, мы ему позвоним. Можно где-нибудь сесть, чтоб никому не мешать? — Сергей сел к столу, положил перед агентом визитку. — Можете звонить Николаю Степановичу. Все отменяется.

— С ума сошли? При чем тут частные детективы? У нас законная сделка.

— Так уж и законная? У квартиры есть хозяйка, и она ничего не продает.

— А вы знаете, что там уже четыре года никто не прописан? Где эта ваша хозяйка? Продает наследница.

— Вот. У вас что, свидетельство о смерти есть? Какая-то доверенность?

— Я не обязан рассказывать.

— А ты не скрывай, Зоя Космодемьянская. Я к тому, что в эти самые минуты сотрудники Генеральной прокуратуры и Комиссии по гражданским правам звонят всем начальникам паспортных столов — от микрорайона до города. А все, что было в твоем компьютере по поводу этой сделки века, уже есть в моем. Ты что, корыстный такой — из-под живого человека квартиру продаешь?

— Да я вообще только с бумагами работаю, исполнитель.

— В этом твоя беда. Видишь ли, старина, народу в данной афере много, но и скамья подсудимых безразмерна.

Виктория и Вячеслав Князевы прилетели в Москву вечером. Она пошла на стоянку такси, через некоторое время он к ней присоединился. Поставил рядом клетчатую сумку: больше вещей они не брали. Все должно произойти быстро. И нечего им делать в этой Москве… В такси она спросила: «Мы куда?»

— Домой, конечно, на «Новослободскую». В той квартире нам светиться незачем. Завтра отдадим ключи. После того, как деньги получим.

Больше они не разговаривали до самого дома. Вошли, умылись, она смахнула пыль с мебели, вскипятила чайник.

— Может, позвонить Светке насчет той газеты?

— Да плевать я хотел и на Светку, и на все газеты, вместе взятые. Они сейчас могут писать все, что взбредет в голову. Никого это не колышет. Когда вышла статья? Неделю назад? Да все забыли, если и читали.

— Ты что, не понял, о чем я? Почему вдруг это возникло? Она жаловалась? Ты ж говорил, ей такое лечение назначили: не вспомнит, как ее зовут. В чем же дело?