Читать книгу "История балета. Ангелы Аполлона - Дженнифер Хоманс"

Однако сторонники Академии отмечали, что на деле танец перерос музыку. Новые цели, поставленные перед ним, заключались-де в том, чтобы возвысить знать для служения своему королю. Музыка – не больше, чем аккомпанемент, а самодостаточность и превосходство танца очевидны: учителя танцев, если на то пошло, прекрасно сложены и изящны, а скрипач может быть «слепым, горбатым или одноногим, что никак не вредит его искусству». Впрочем, исход этой шумихи не вызывал сомнений. В 1663 году в Gazette появилась заметка, что «скрипачи глубоко возмущены и единодушно выступили против нового учреждения, но их дело было отклонено»19.

Наступили разительные перемены: самые привилегированные балетмейстеры стали во Франции (по крайней мере формально) скорее царедворцами, чем музыкантами, а задача у них была – отточить навыки этикета и освоить тонкости, которых требует благородное происхождение. Благодаря Людовику зародился спрос на профессию. Так как манеры и внешние данные стали считаться признаком врожденного аристократизма, придворные очень старались выглядеть и держаться «благородно», и балетмейстеры превратились в жизненно важное «дополнение». Неумение танцевать стало при дворе не просто постыдным, а невероятно унизительным недостатком – такого масштаба, что нам сегодня трудно понять.

Герцог де Сен-Симон, отличавшийся честолюбием и столько же – недоброжелательностью, описал в мемуарах ужасный случай, произошедший с юным Монброном – амбициозным вельможей, который имел несчастье неловко танцевать в присутствии короля. Похваставшись своими способностями к танцу, Монброн был подвергнут испытанию, однако споткнулся и потерял равновесие. Чтобы «сохранить лицо», он «принял жеманную позу и высоко вскинул руки», но это вызвало смех. Сконфуженный и испуганный, он умолял дать ему второй шанс, но, несмотря на все старания, был изгнан из зала. Некоторое время бедный Монброн не осмеливался показаться при дворе… Пожалуй, неудивительно, что, по имеющимся данным, в 1660-х годах в Париже было более двухсот танцевальных школ, где обучались молодые аристократы – во избежание подобного нарушения этикета20.

Кто же обучал балету? Пьер Бошан, как пример потрясающей истории успеха, происходил из семьи танцовщиков и скрипачей, его отец числился придворным музыкантом. Один из четырнадцати детей, он был обучен игре на скрипке и танцам. Выросший в скромном мире ремесленников, юноша жаждал попасть в королевский дворец. Его мастерство, обходительность и образованность получили широкую известность, и в 1661 году он стал танцмейстером короля, а позднее возглавил Королевскую академию танца (пост, который он занимал помимо других престижных должностей). Бошану была поручена роль «дублера» короля – нередко он заменял Его Величество в танцах, когда тот был не расположен выходить на паркет. Он стал состоятельным человеком, который мог похвастаться прекрасной коллекцией итальянского изобразительного искусства.

Ученик Бошана Гийом-Луи Пекур также сделал впечатляющую карьеру. Он родился в 1656 году, его отец был скромным королевским курьером. Однако знакомство с Бошаном и талант танцовщика, не говоря уже о невероятной внешней привлекательности, составили ему успех при дворе. Им восхищался брат короля, чьи гомосексуальные наклонности принесли Пекуру некоторые преимущества. Пекур давал уроки и ставил танцы клиентам-аристократам и в 1680 году занял пост танцмейстера королевских пажей. Он нажил значительное состояние, что позволило эссеисту Жану де Лабрюйеру восторгаться тем, что «этот молодой человек поднялся так высоко благодаря своему умению танцевать». В конце жизни Пекур получил королевскую привилегию зарисовывать и издавать танцы; его материалы танцовщики используют и сегодня21.

Помимо того что Королевская академия танца поставила этикет и балет в центр придворной жизни, она также преследовала цель сделать французскую культуру образцом для подражания во всей Европе. По сути, она была лишь одной из множества подобных организаций, открытых в XVII веке, включая Французскую академию (Académie Française) (1635), Академию живописи (1648), Академию фехтования (1656), Академию музыки (1669) и Академию архитектуры (1671). Идея заключалась в том, чтобы централизовать французскую культуру под эгидой королевской власти и заодно изменить основанную на старой латыни культурную и гуманистическую жизнь Европы, связав ее с французским языком, искусством, архитектурой, музыкой и танцем – распространить французское влияние на сферы художественной и интеллектуальной жизни, а также на военные вопросы. Это было не сложно: Людовик повсюду вызывал восхищение благодаря своим военным победам и успехам в укреплении Франции; и политические, и культурные элиты по всей Европе с готовностью принимали и перенимали французские вкусы и французское искусство. Когда-то космополитичная и пропитанная латынью république des lettres стала превращаться, как позже выразился один итальянский дипломат, в l’Europe française22[7].

Следуя этой идее, король повелел Бошану придумать «способ сделать танец понятным на бумаге». Это было решающим шагом: без нотации (описания) французский танец так и остался бы местным развлечением, а записанные танцы французские балетмейстеры могли отправлять зарубежным клиентам (как кутюрье отправляли кукол в качестве моделей, представлявших новинки французской моды). Идея состояла в том, чтобы записывать именно шаги, а не целые балеты или постановки; даже много раз исполненные произведения не фиксировались так, как это делается сегодня, и танцовщики имели обыкновение менять шаги или переносить любимый танец из одного балета в другой23.

Приказ, отданный королем в 1670-х, вызвал целый шквал конкурентоспособных исследований, проводимых в разных направлениях ведущими балетмейстерами. (Неудивительно, что их работа совпала с попытками зафиксировать движения в фехтовании, и сходство движений, как и усилий записать их, поразительно.) Через несколько лет кропотливого труда появилось немало различных систем нотации, но победу одержала система Бошана. Он лично преподнес королю пять томов с символами, текстом и записями танцев, но его бумаги были утрачены – если вообще когда-либо были достоянием общественности. Мало того, Бошану не удалось получить разрешение на передачу своих трудов в печать, и к еще большему его огорчению, его систему заимствовал и опубликовал в 1700 году парижский балетмейстер, тоже имевший прочные связи при дворе, – Рауль-Оже Фейё.

Нотация Фейё стала чрезвычайно популярной. Она выдержала несколько изданий во Франции, была переведена на английский и немецкий языки, в XVIII веке ею пользовались балетмейстеры по всей Европе. Она даже получила одобрение в авторитетной Encyclopédie Дени Дидро и Жана Лерона Д’Аламбера, где ее довольно подробно описал художник и математик Луи-Жак Гуссье. Более того, отчасти благодаря ее успеху более трехсот танцев, зафиксированных с помощью нотации Фейё, используются и в наши дни, включая один танец Бошана и еще больше – Пекура.