Читать книгу "Белый Паяц - Виктория Угрюмова"

Берголомо и продемонстрировал ему, как это выглядит в действительности, законопатив беднягу обратно в Арлонг – унылую, тихую провинцию, где, казалось, никогда и ничего не происходит. Тамошний наместник, вырываясь в столицу, жаловался, что даже вода в арлонгских реках течет вдвое медленнее.

Но если вдуматься, то вся вина молодого сановника заключается только в том, что в тридцать лет молодой и здоровый мужчина не в состоянии понять, каким неподъемным становится золотой скипетр логофета, когда ты выходишь на самый берег реки забвения.

А потом падре Берголомо подумал, что такие длинные мысленные отступления по любому пустячному поводу есть несомненный признак старости.

При дворе сегодня состоится праздничный прием, и уж туда точно не заявишься в любимой одежде, не говоря о том, что монарх ожидает подробного доклада по сегодняшнему делу. Пора пошевеливаться.

– Ну, поедем, – не то приказал, не то попросил он.

– В резиденцию? – спросил Керберон, делая знак стражникам, возникшим в дверном проеме.

Он осторожно вынул из рук Берголомо тяжелую книгу и вручил ее воинам. Те бережно и почтительно, будто живое хрупкое существо, уложили ее в бронзовый кованый ларец, обитый изнутри мягким бархатом, и защелкнули два секретных замка, которые невозможно было обнаружить, не зная наверняка, где они находятся. Ключ от одного замка повесил себе на шею воин постарше и повыше ростом, в шлеме в виде открытой волчьей пасти. Второй ключ пристегнул к стальному браслету младший – невысокий, коренастый крепыш, поверх кольчуги которого была накинута чешуйчатая шкура ядовитого теймури, с черепом вместо шлема.

В первом страстные любители гладиаторских боев без труда признали бы знаменитого массилийца Ларакаллу, не проигравшего ни одного из ста семнадцати сражений и исчезнувшего без следа после победы в сто восемнадцатом.

Второй, чегодаец Бихан Фанг, не был известен широкой публике, но пользовался огромным влиянием в тайной гильдии охотников на монстров. Эти отважные истребители чудовищ рисковали жизнью вдвойне: с одной стороны, они могли сложить голову в поединке со смертельно опасными тварями; с другой – их постоянно преследовали сотрудники Сумеречной канцелярии и воины Пантократора, ибо согласно закону о Карающей Длани только гро-вантары имели право охотиться на порождения тьмы.

– Если что, – тихо сказал им Керберон, – головой отвечаете.

Воины согласно покивали. Они прекрасно знали: «если что» в его устах означает одно – буде одновременно разверзнутся земля и хляби небесные; буде у них на глазах начнут убивать великого логофета, мавайена Охриды, и даже самого короля, их обязанность – защищать ларец до последней капли крови. А до остального им нет никакого дела. И еще одну деталь сумел внушить им Керберон, прославившийся среди охранников небывалым даром убеждения: они не имеют права умирать до тех пор, пока не выполнят задание. Оправдания не принимаются.

Затем телохранитель подозвал слуг с паланкином, откинул полог и взбил подушки, не доверяя это важное дело никому другому.

– Долго я тут сидел? – поинтересовался логофет.

– Колокола только что звонили к утренней службе.

– Тогда у меня есть еще немного времени, чтобы поговорить с Монтекассино. Будет разумно посоветоваться с ним перед встречей с королем и, особенно, с этим хитрым чегодайцем. В последнее время мне все чаще кажется, что он знает гораздо больше, чем признается, и уж куда больше, чем ему положено.

– Ему как раз по должности положено знать все, что произошло, происходит или когда-либо произойдет в Медиолане, – откликнулся Керберон, помогая своему господину удобнее устроиться в паланкине. – Если он знает не только то, что вы сочли нужным ему рассказать, это говорит в его пользу. Выходит, он не зря ест свой хлеб.

– Вопрос в том, кто ему за этот хлеб платит.

– Гус – человек, по-своему порядочный.

– В том-то и беда, что по-своему.

Падре Берголомо поморщился, потирая ноющую спину. Эта несмолкающая боль была еще одним напоминанием о незаменимости Керберона, а также о великом предназначении ордена гро-вантаров, к мавайену которого он и держал сейчас путь.

* * *

Башня Ла Жюльетт стояла в самом центре столицы, в южной части огромной шестиугольной площади Праведников, напротив королевского дворца Альгаррода. Слева располагались официальная резиденция великого логофета и изящный храм Пантократора Прощающего с лазоревыми куполами в серебряных звездах, а справа горным массивом возвышался Эрдабайхе, главный замок гро-вантаров, и невыносимо сверкали на солнце алые купола храма Пантократора Карающего.

Все эти здания были возведены в разные эпохи, с разными целями и, вообще-то, совершенно не лепились друг к другу, как если бы в центре праздничного стола, уставленного изысканными яствами и украшенного цветами и лентами, торжественно водрузили гончарный круг, обагренный кровью меч и молитвенник.

Однако давно ушли в мир иной те, кто помнил, что было прежде и как оно было, а нынешнее поколение граждан Охриды уже не мыслило себе другого вида столицы.

Оганна-Ванк вырос на высоком правом берегу бурного и полноводного потока, о котором великий тагастийский поэт Даммор Сладкоголосый написал свою самую знаменитую поэму – «Голубые берега Аньяна». Согласно старинному преданию, в конце жизни, почувствовав, что вдохновение его покинуло, он покончил с собой, спрыгнув с этого берега в реку, которая принесла ему славу. И берилловые воды приняли его в свои объятия, подарив не только вечный покой, но и бессмертие.

Однако не только поэты с благоговением и трепетом относились к неукротимому Аньяну. Простые люди тоже любили и почитали великую реку и никогда не забывали о щедрых дарах ветреным и изменчивым водяным божествам.

Даже в самые тяжелые и голодные годы могучая река была щедрой кормилицей для тех, кто доверял ей. Она служила надежной дорогой для отважных купцов, путем в неизведанное – для отчаянных моряков и несокрушимой преградой – для врагов.

Правый, отвесный и скалистый берег, всегда привлекал градостроителей. В начале Первой эпохи здесь возвели первую, деревянную еще крепость воинственные ассамы, пришедшие вверх по течению Аньяна с берегов моря Нага. Место оказалось на редкость удачным: заливные луга стали пастбищем для тучных стад, богатые дичью окрестные леса и полные рыбой прозрачные воды кормили искусных охотников и рыбаков, а заезжие купцы охотно покупали шкуры, меха, мед и драгоценных моллюсков, чей едкий сок придавал ткани неповторимый изумрудный цвет. Взамен они предлагали цветастые массилийские ткани, бронзовые и медные доспехи, выкованные аэтскими кузнецами, острые хатанские мечи и круторогие луки, а также альбонийские пряности, ароматические смолы, украшения и древние манускрипты.

Все чаще приставали тут к берегу двухъярусные галеры тагастийцев под полосатыми шерстяными парусами и верткие ладьи хварлингов с изогнутыми носами, украшенными головами морских чудовищ. Крутобокие корабли чегодайцев, безраздельно правивших морями в ту далекую эпоху, казались монстрами рядом с крохотными ассамскими долбленками, доверху наполненными рыбой и шкурами. Тут торговались и спорили, ссорились и мирились, пытались договориться и не понимали друг друга. Здесь говорили на странном языке, представлявшем собою гремучую смесь разных наречий и состоявшем преимущественно из междометий и жестов.