Читать книгу "Женщина в черном - Сьюзен Хилл"

Когда мы стали подниматься на крыльцо церкви, мне пришлось прекратить свои расспросы о семействе Драблоу и, подобно мистеру Джерому, изобразить на лице скорбь, как требовала того церемония. Минут пять мы стояли в полном одиночестве, и время тянулось невероятно медленно. Наконец у ворот появился катафалк, а из церкви к нам вышел пастор; втроем мы наблюдали за процессией. Люди из похоронного бюро неспешно проследовали мимо нас, неся гроб с телом миссис Драблоу.

Это была печальная, скромная церемония. В холодной церкви собралось совсем мало народу, и меня вновь охватила дрожь при мысли о том, как невыразимо грустно, что за всю долгую жизнь покойницы от ее рождения и детства, через годы взросления и старости не нашлось ни одного близкого родственника или сердечного друга, готового проводить ее в последний путь, кроме двух мужчин, которых с умершей связывали лишь деловые отношения и которые находились здесь исключительно по необходимости, причем один из них никогда не встречался с ней при жизни.

Но под конец службы я вдруг услышал шелест за спиной. Чуть повернув голову, я осторожно посмотрел в сторону и увидел еще одного провожающего. То была женщина. Вероятно, она тихонько вошла в церковь, когда заупокойная служба уже началась, и заняла место в нескольких рядах от нас. Она неподвижно сидела в одиночестве, выпрямив спину. В руках у нее даже не было молитвенника. Ее черное платье — траурный наряд — выглядело старомодным, но я решил, что она просто не нашла ничего другого для подобного случая. Возможно, платье извлекли из какого-то сундука или шкафа, так как черная материя была совсем старой. Чепец на голове женщины почти полностью скрывал лицо, но даже брошенного мельком взгляда стало достаточно, чтобы понять — женщина страдала от тяжелой, изнуряющей болезни, если только не была так бледна от природы. Но слишком уж силен оказался контраст между белизной ее кожи и траурной одеждой. И у меня создалось впечатление, будто под кожей почти не было плоти — так сильно она обтягивала кости черепа, от лица женщины исходило странное голубовато-белое сияние, а глаза глубоко провалились. Руки ее, лежавшие на спинке скамьи перед ней, были в таком же плачевном состоянии. Она напоминала жертву голода. Хоть я и плохо разбирался в медицине, но мне доводилось слышать о некоторых болезнях, приводящих к сильнейшему истощению и изнурению, и я знал, что в большинстве случаев недуги эти считаются неизлечимыми. Особенно впечатляло, что женщина, стоявшая на пороге смерти, нашла в себе силы явиться на похороны. Она не выглядела старой. Из-за болезни ее возраст определялся с трудом, но, возможно, ей еще не исполнилось и тридцати. Я отвернулся, но дал себе слово, что после похорон обязательно поговорю с ней и попытаюсь чем-нибудь помочь. Однако когда мы уже собирались выйти из церкви вслед за священником и гробом, я вновь услышал легкий шелест платья и понял, что незнакомка спешно покинула церковь и направилась к могиле, ожидавшей покойницу. Она стояла поодаль, около одного из покрытых мхом могильных камней, слегка облокотившись на него. Даже в прозрачном ярком солнечном свете ее лицо казалось жалким и истощенным. Оно было настолько бледным и изможденным болезнью, что я счел неподобающим разглядывать ее так пристально. Черты незнакомки еще хранили намек на былую красоту, и, вероятно, из-за этого она еще сильнее переживала свой недуг. Так часто бывает у жертв оспы или ожогов, которые обезображивают лицо.

«Что ж, — подумал я, — по крайней мере есть один человек, которому усопшая была небезразлична. И неужели подобные тепло и доброта, мужество и бескорыстность намерений останутся незамеченными и не будут щедро и по достоинству вознаграждены, если есть хоть какая-то правда в тех словах, что мы сейчас услышали в церкви?»

Я отвернулся от женщины, посмотрел на гроб, который опускали в землю, склонил голову и принялся молиться с неожиданным рвением за душу одинокой женщины, прося Господа ниспослать благодать всем, кто пришел на эти мрачные похороны.

Снова оглянувшись, я увидел черного дрозда, который сидел на кусте неподалеку, он раскрыл клюв, и оттуда зазвучала переливчатая трель, разнесшаяся в согретом ноябрьским солнцем воздухе. По окончании церемонии все стали покидать кладбище, я пропустил мистера Джерома вперед, чтобы дождаться болезненной женщины, предложить ей свою помощь и проводить до дома. Но ее нигде не было видно.

Вероятно, незнакомка ушла так же незаметно, как и появилась, не желая тревожить нас или привлекать к себе внимание, пока я заканчивал молитву, а священник произносил последние слова своей проповеди.

Мы с агентом постояли немного у ворот церкви, обменялись любезностями, пожали друг другу руки. Я огляделся по сторонам и обратил внимание, что в такой ясный, солнечный день за церковью вдали можно разглядеть болота и поблескивающую серебром дельту реки. Особенно ярко она сверкала на горизонте, где небо было почти белым и излучало слабое сияние.

Но когда я перевел взгляд на здания по другую сторону от церкви, кое-что привлекло мое внимание. Около ограды, окружавшей маленький заасфальтированный двор школы, выстроившись в ряд, стояли человек двадцать ребятишек и смотрели на нас через прутья. Их лица были бледны и сосредоточенны, в круглых глазах, казалось, застыла мировая скорбь, а маленькие ручки крепко сжимали прутья. Малыши стояли молча и неподвижно. Это выглядело странно, трогательно и вместе с тем мрачно, они вели себя непривычно для детей их возраста, как правило, беззаботных и непоседливых. Я встретился взглядом с одним из них и осторожно улыбнулся. Но он не ответил мне.

Я заметил, что мистер Джером терпеливо ждет меня на тропинке, и поспешил к нему.

— Расскажите мне про ту женщину… — попросил я, подходя к нему. — Надеюсь, она найдет дорогу домой… мне показалось, что она серьезно больна. Кто она?

Мистер Джером нахмурился.

— Я имею в виду молодую женщину с изможденным лицом, — уточнил я, — она сидела в церкви в заднем ряду, а потом на кладбище стояла неподалеку от нас.

Мистер Джером замер и уставился на меня.

— Молодая женщина?

— Да, да, настолько истощенная, что, казалось, ее кожа обтягивает кости. Мне было больно смотреть на нее… высокая женщина в шляпке, похожей на чепец. Бедняжка, она, вероятно, как могла, пыталась спрятать свое лицо.

На несколько секунд на пустой тропинке, залитой солнечным светом, стало вдруг тихо, как недавно в церкви. Тишина была такой, что я услышал, как кровь пульсирует у меня в венах. Мистер Джером застыл на месте и побледнел, его кадык двигался, будто он силился выдавить из себя хоть какой-нибудь звук.

— В чем дело? — тут же спросил я. — Вам плохо?

Наконец он покачал головой, было даже похоже, что он пытается встряхнуться и прийти в себя после пережитого потрясения. Его лицо по-прежнему оставалось бледным, а уголки губ посинели.

Наконец он заговорил тихим голосом:

— Я не видел никакой молодой женщины.

— Но ведь… — Я оглянулся на церковный двор позади меня. Она снова была там, я заметил ее черное платье и очертание чепца. Так, значит, женщина никуда не уходила, она просто скрылась за кустами и могильными камнями или стояла в тени церкви и ждала, пока мы уйдем, чтобы потом спокойно сделать то, чего она хотела, — встать у могилы, где нашло свой последний приют тело миссис Драблоу, и смотреть на нее. Я снова задумался, что могло связывать этих двух женщин, какая странная история скрывалась за тайным визитом этой незнакомки и какие тяжелые переживания мучили ее сейчас, когда она стояла там в полном одиночестве. — Смотрите, — сказал я, показывая на женщину, — вот же она… может, нам стоит… — Я замолк, когда мистер Джером схватил меня за руку. Мне показалось, он сейчас потеряет сознание или с ним случится апоплексический удар. Я стал озираться, не зная, что мне делать, куда идти и кого звать на помощь. Могильщики ушли. За спиной у меня остались только маленькие ученики школы да смертельно больная женщина, пребывающая во власти сильных переживаний и физического недуга, а передо мной — мужчина, находившийся на грани обморока. Единственный человек, на помощь которого я мог рассчитывать, — священник. Сейчас он был где-то в церкви, и чтобы сходить за ним, мне пришлось бы покинуть мистера Джерома.