Читать книгу "Одиннадцать дней вечности - Кира Измайлова"

В лицо хлестал колкий снег, не было видно ни зги. Ветер продувал насквозь, теплая шаль давно потерялась в пурге, подол изорвался о ветки кустарника, в который я забрела, плутая почти что вслепую. Один башмак потерялся в сугробе, у второго оторвалась подошва, пришлось бросить и его. Чулки порвались, и ступни горели огнем, словно я ступала по раскаленным углям — странно, снег ведь такой холодный! А пальцев я уже не чувствовала вовсе. И к лучшему. Раз, упав и пытаясь подняться, я увидела свой кровавый след, быстро пропавший в поземке…

Я провалилась в овраг и чудом выбралась оттуда, не переломав ног, но теперь я была в снегу с ног до головы, и одежда уже не спасала от пронизывающего ветра. Но я шла вперед, спотыкаясь, падая и поднимаясь, потому что знала — если я не встану, то замерзну уже наверняка.

Кажется, мне удалось выйти или на дорогу, или на поле: снега по-прежнему было много, но под окоченевшими ногами ощущалась относительно ровная земля, а не бесконечные кочки и канавы, коварно выступающие узловатые корни и спрятавшиеся в сугробах кусты. Быть может, поблизости есть какое-нибудь жилье? Да пусть бы и стог сена — хоть немного обогреться, не чувствовать обжигающего ледяного ветра!

Впереди вдруг появилось что-то темное, и я, пытаясь разлепить обледеневшие ресницы — слезы замерзали на щеках, — в страхе подумала, что вьюга вновь закружила меня, и я опять свернула в лес и наткнулась на дерево…

Но чу!.. Сквозь посвист ветра я различила скрип снега, звяканье — и из снежной круговерти вдруг показалась лошадиная морда. Конь шумно всхрапнул, отпрянул и заржал, вскинувшись на задних ногах, а я, отшатнувшись, упала наземь.

Люди! Неужели это взаправду?

Если бы я могла, то позвала бы на помощь, но голоса не было. Сейчас они проедут мимо, не заметив меня, и тогда мне уж точно придет конец…

— Тише, тише! — услышала я. — Что с тобой?

— С вами все в порядке, господин? — окликнул кто-то еще, и я увидела еще несколько смутных теней — это были всадники.

— В полном, — отозвался тот, — только Шварц что-то заартачился.

— Позвольте, я поеду вперед, господин. Может, ему не по нраву пурга?

Второй конь едва не наступил на меня, но вовремя остановился, всхрапнув.

— Ого!..

— Что там, Ганс? — нетерпеливо спросил первый всадник.

— Человек, господин! — Второй тяжело спрыгнул наземь.

Мужчина наклонился надо мной, смахнул перчаткой снег с моего лица…

— Это женщина! — крикнул он через плечо. — Совсем молодая и… да, еще живая, господин! Во всяком случае, дышит и вроде бы в сознании!

— Вижу… И что же ты медлишь? — раздалось сверху. — Бери ее в седло!

— Как прикажете, господин.

— Да закутай хорошенько, возьми хоть мой плащ…

— Уж обойдусь своим… — буркнул тот. — Эй, Марк, ну-ка, снимай обмотки — девка босая, поморозится совсем! Давай, поживее, а то и я окоченею, ишь, ветер какой, будто ведьмы бесятся!

— Оставь, Ганс! — окликнул первый. — Давай ее сюда. Помоги, мне не справиться…

— Сударь, но…

— Делай, что я говорю! И давайте-ка, прибавьте ходу!

— А те трое?

— Небось не отстанут, — непонятно ответил мужчина. — Погоняйте!

Что делали со мной, я уже не чувствовала. Помню только, как меня подняли на руки и взгромоздили на лошадиную спину, а потом меня окутала тяжелая шелестящая ткань, еще хранившая тепло владельца. Ну а стоило мне немного отогреться, как я канула в беспамятство и не запомнила ни бешеной скачки («Погоняй, Ганс, погоняй!» — слышала я время от времени сквозь посвист ветра), ни того, что было потом.

* * *

Если я и приходила в себя, то ненадолго, и тогда в горло мне лились горькие настойки, бульон и терпкие травяные отвары. Все тело болело, будто меня избили палками, я горела и задыхалась, словно стояла у столба и под ногами у меня пылал костер…

— Не выживет, — слышала я иногда сквозь пелену беспамятства. — Куда там!

— Как знать, с виду-то хлипкая, а такие, бывает, крепче иных дородных…

Это были женские голоса, видно, говорили те служанки, что поворачивали меня, беспомощную, с боку на бок, обмывали меня и меняли белье.

— Ну что? — услышала я однажды мужской голос, тот самый, что принадлежал всаднику… как звали его коня? Шварц? Да, Шварц… А наездника называли господином, это я помнила. — Как она?

— Будем надеяться, пойдет на поправку, сударь, — ответил кто-то. Этот голос принадлежал человеку немолодому, должно быть, лекарю. — Видно, этой девушке пришлось немало пережить, но она отчаянно цепляется за жизнь, и мой долг — помочь ей удержаться на этом свете.

— Уж постарайтесь, мастер, — негромко произнес первый мужчина. — Я, признаюсь, хочу узнать, кто она такова и что делала в такую пургу вдали от дома.

— Будем надеяться, сударь, она сумеет поведать об этом, когда очнется, — сказал лекарь. — Но я могу сказать вам наверняка: она не простолюдинка. Она была разута, а ноги ее — изранены в кровь, но сразу видно — прежде этой девушке не приходилось ходить босиком иначе как по мягким коврам. А это? — Я почувствовала, как он взял меня за руку и повернул ее ладонью вверх. — Ногти обломаны, кожа исцарапана, но взгляните сами — эти руки никогда не знали работы!

— В самом деле. — Тот, другой осторожно провел пальцем по моей ладони. — У ребенка и то не такая нежная кожа…

— Одежда на ней была добротная, хоть и изорванная в клочья. И еще — ее волосы, сударь, — завершил лекарь. — Признаюсь, я велел служанкам остричь их, чтобы не развести заразы, но они воспротивились.

— И правильно сделали, — серьезно ответили ему. — С ума сойти, какая красота, а вы — сразу резать!

— А если бы вши? — занудно спросил тот.

— Если бы! Если бы — тогда бы и думали, что делать… Да, у простолюдинки не может быть таких волос. Вы взгляните, мастер, не у всякой придворной дамы увидишь такое богатство!

— Да уж вижу, сударь, — ворчливо ответил тот. — Служанки ваши постарались, несколько гребней изломали, пока расчесали ее гриву! Спасибо, дали хоть укоротить: снизу у нее волосы обгорели. Немудрено, небось по недомыслию опалила у очага… Ну, идемте! Она спит и будет спать еще долго, успеете насмотреться!

— Уж и посмотреть нельзя, — проговорил более молодой с каким-то странным выражением. — Мне только это и осталось.

— Не казните себя, сударь, — негромко произнес лекарь. — Это не ваша вина. Идемте…

У очага? Нет, это был не очаг, — вспомнила я, уже когда стихли шаги. — Кто-то швырнул факел, и если бы не сугробы, я бы сгорела заживо, а не просто опалила волосы.