Читать книгу "Змеиный зал - Лемони Сникет"

Дорога, что ведет из города мимо Туманной Газани в городок Скуки, пожалуй, самая неприятная на свете. Называется она Паршивой Тропой. Паршивая Тропа тянется через поля тошнотворно-серого цвета, на которых горстка чахлых деревьев родит такие кислые яблоки, что при одном взгляде на них сводит скулы. Паршивая Тропа пересекает Мрачную Реку, массу воды, которая на девять десятых состоит из ила и в которой водится чрезвычайно мерзкая рыба. Затем Тропа огибает фабрику по переработке хрена — можете себе представить, какой едкий запах стоит во всей этой округе.

Мне очень неприятно начинать эту историю с того, что бодлеровские сироты едут по такой отвратительной дороге и что дальше будет только хуже. Есть в мире люди, на долю которых выпала горестная жизнь, и таких, как нам известно, немало, но юным Бодлерам досталось сполна — здесь это означает, что все самые ужасные вещи произошли не с кем-то другим, а именно с ними. Страшный пожар лишил их и дома, и любящих родителей. Вообще-то такой беды человеку хватит на целую жизнь, но здесь это было только скверное начало. После пожара их отправили жить к дальнему родственнику по имени Граф Олаф, человеку страшному и очень жадному. Бодлеры-родители оставили огромное состояние, которое должно было перейти к детям, когда Вайолет достигнет совершеннолетия, и Граф Олаф так жаждал наложить на него свои грязные лапы, что замыслил дьявольский план, от которого меня до сих пор по ночам мучат кошмары. Графа Олафа вовремя разоблачили, но он бежал, поклявшись, что рано или поздно завладеет состоянием Бодлеров. Вайолет, Клауса и Солнышко до сих пор преследуют во сне блестящие-преблестящие глаза Графа Олафа, его мохнатая бровь, но больше всего — глаз, татуированный на щиколотке. Куда бы бодлеровские сироты ни пошли, этот глаз, казалось, всюду следует за ними.

Поэтому должен вам сказать: если вы открыли эту книгу в надежде узнать, что теперь у бодлеровских детей все в порядке, то лучше вам ее закрыть и почитать что-нибудь другое. Ведь Вайолет, Клаус и Солнышко сидят в маленькой, тесной машине и, глядя в окна на Паршивую Тропу, едут навстречу еще большим несчастьям и горю. Мрачная Река и фабрика по переработке хрена лишь первые в цепи эпизодов, и стоит мне о них подумать, как лоб у меня хмурится, а на глаза наворачиваются слезы.

Машину вел мистер По, друг семьи, который служил в банке и всегда кашлял. Он был душеприказчиком родителей сирот и как таковой решил, что после всех неприятностей в доме Графа Олафа детей следует вверить заботам дальнего родственника, живущего в деревне.

— Извините за неудобства, — сказал мистер По, кашляя в белый носовой платок, — но моя новая машина слишком мала. В ней не нашлось места ни для одного вашего чемодана. Примерно через неделю я вернусь и привезу их.

— Благодарю вас, — сказала Вайолет. Ей было четырнадцать, и она была старшей из бодлеровских детей. Всякий, кто знал

Вайолет, сразу бы заметил, что думает она вовсе не о словах мистера По: ее волосы были перевязаны лентой. Вайолет была изобретательницей и, придумывая свои изобретения, любила стягивать волосы на затылке, чтобы они не падали на глаза. Это помогало ей четко представлять себе разные колеса, пружины и тросы, из которых состояло большинство ее творений.

— Думаю, что после городской жизни, — продолжал мистер По, — вам будет приятно оказаться в деревне. Как-никак, смена обстановки. Ах, вот и поворот. Мы почти приехали.

— Это хорошо, — спокойно заметил Клаус. Поездка на машине многих утомляет, утомила она и Клауса, кроме того, он печалился, что у него нет с собой книги. Клаус любил читать и в свои неполные двенадцать лет прочитал больше книг, чем многие люди за целую жизнь.

— Думаю, доктор Монтгомери вам тоже понравится, — сказал мистер По. — Он много путешествовал и может рассказать вам немало интересного. Я слышал, что его дом полон вещей, привезенных отовсюду, где он побывал.

— Гак! — выкрикнула Солнышко. Младшая из бодлеровских сирот, Солнышко часто изъяснялась подобным образом, что характерно для многих младенцев. В сущности, кроме тех случаев, когда она кусала все, что ей попадалось, своими четырьмя очень острыми зубками, большую часть времени Солнышко проводила, выкрикивая нечто отрывочное. Было очень трудно определить, что именно она хочет сказать. Сейчас она, пожалуй, имела в виду нечто вроде: «Я очень волнуюсь перед встречей с новым родственником». Волновались все трое.

— Какое в точности родство связывает нас с доктором Монтгомери? — спросил Клаус.

— Доктор Монтгомери… дайте подумать… брат жены кузена вашего покойного отца. Да, пожалуй, так. Он ученый, правда не знаю, в какой области, и получает много денег от правительства.

— Как нам следует его называть? — спросил Клаус.

— Вам следует его называть доктор Монтгомери, — ответил мистер По, — если он не скажет, чтобы вы называли его просто Монтгомери. Поскольку Монтгомери его имя и фамилия, то это почти все равно.

— Его зовут Монтгомери Монтгомери? — улыбаясь, спросил Клаус.

— Да, и, насколько мне известно, он относится к этому очень болезненно, так что не надо над ним насмехаться, — ответил мистер По, снова кашляя в носовой платок. — «Насмехаться» значит «дразнить».

Клаус вздохнул.

— Я знаю, что означает слово «насмехаться», — сказал он, но не добавил, что знает и то, что человека нельзя поднимать на смех из-за его имени. Порой люди считают, что если сироты несчастны, то и слабоумны.

Вайолет тоже вздохнула и развязала ленту. Она пыталась придумать изобретение, которое не подпускало бы к носу запах хрена, но слишком волновалась перед встречей с доктором Монтгомери и не могла сосредоточиться.

— Вы не знаете, какой наукой он занимается? — спросила Вайолет. Она подумала, что у доктора Монтгомери может быть лаборатория, которая оказалась бы для нее весьма кстати.