Читать книгу "Изуверский интернат - Лемони Сникет"

Если бы вам довелось награждать золотой медалью какого-то наименее симпатичного представителя человечества, медаль пришлось бы отдать особе по имени Кармелита Спатс, а если бы не отдали, то она все равно у вас бы ее вырвала — уж к такой породе людей она принадлежала. Кармелита Спатс была грубая, она была агрессивная, и она была грязная. По правде говоря, мне и самому досадно, что я вынужден описывать ее; в этой истории столько всего огорчительного, что лучше бы обойтись без упоминания столь неприятной особы.

Но, слава богу, герои этой истории — бодлеровские сироты, а не отвратительная Кармелита Спатс, и если бы золотую медаль захотели дать Вайолет, Клаусу и Солнышку, то она причиталась бы им за стойкость перед лицом превратностей судьбы.

«Превратности судьбы» означают здесь «невзгоды», и мало найдется в мире людей, которым на долю выпало бы столько превратных невзгод, они повсюду преследовали этих троих детей. Невзгоды начались в тот день, когда, играя на пляже, они получили горестное известие о гибели родителей во время страшного пожара, в результате чего их отослали жить у дальнего родственника, Графа Олафа.

Если бы вам захотелось наградить золотой медалью Графа Олафа, пришлось бы спрятать ее под замок до церемонии награждения, потому что Граф Олаф, алчный злодей, попытался бы украсть ее до этого события. Золотой медали у бодлеровских детей не было, но они обладали огромным состоянием, доставшимся им в наследство от родителей, это состояние и пытался присвоить Граф Олаф. Детям пока удалось уцелеть, хотя и с невероятным трудом, но Граф Олаф следовал за ними повсюду, да еще в сопровождении одного или нескольких зловещих и уродливых приспешников. Кто бы ни становился опекуном Бодлеров, там каждый раз объявлялся Граф Олаф и творил такие гнусности, что и перечислять-то их тяжело: киднепинг, убийство, угрожающие звонки по телефону, переодевания, яд, гипноз и отвратительная еда — вот лишь некоторые из невзгод, которые по милости Графа Олафа претерпели бодлеровские сироты. Что еще хуже, у него была дурная привычка каждый раз избегать ареста, поэтому он неизменно объявлялся снова. Поистине ужасно, что вся история повторяется опять и опять, но уж что есть, то есть.

Я рассказываю о том, как именно разворачивается эта история, лишь потому, что сейчас вам предстоит познакомиться с грубой, агрессивной и грязной Кармелитой Спатс, и если вам невыносимо читать про нее, лучше отложить эту книгу в сторону и почитать что-нибудь другое, поскольку дальше все пойдет еще хуже. Очень скоро Вайолет, Клаусу и Солнышку достанется столько невзгод, что тычок, полученный ими от Кармелиты, покажется им походом в кафе-мороженое.

— Прочь с дороги, кексолизы несчастные! — крикнула грубая, агрессивная и грязная девчонка, отпихивая бодлеровских сирот.

Вайолет, Клаус и Солнышко так оторопели от неожиданности, что никак не реагировали. Они стояли на пешеходной дорожке, выложенной кирпичами, очень старой, судя по тому, что повсюду пробивался густой темный мох. С обеих сторон дорожки простиралась лужайка такого бурого цвета, что ее, казалось, никогда в жизни не поливали. На лужайке сотни детей бегали во всех направлениях. Иногда кто-то спотыкался и падал, но тут же вскакивал и опять принимался бегать. Беготня эта казалась изнурительной и бессмысленной, а того и другого лучше избегать, но Бодлеры едва взглянули на бегающих детей, они не отрывали глаз от поросших мхом кирпичей.

Застенчивость — странная штука. Она возникает вдруг, как зыбучие пески, и так же, как зыбучие пески, вынуждает своих жертв смотреть себе под ноги. Бодлерам предстоял первый день в Пруфрокской подготовительной школе, и всем троим вдруг захотелось смотреть на лезущий между кирпичами мох, а не на то, что их окружало.

— Вы что-то уронили? — осведомился мистер По, кашляя в белый носовой платок.

Бодлерам в первую очередь не хотелось смотреть на мистера По, идущего позади них. Мистер По был банковским служащим, которому после страшного пожара поручили заботиться о делах Бодлеров, и хуже нельзя было придумать. Намерения у мистера По были хорошие, но и у банки с горчицей тоже, вероятно, намерения хорошие, и возможно, она лучше справилась бы с задачей защитить детей от опасности. Вайолет, Клаус и Солнышко давно уже знали: в отношении мистера По на одно только можно твердо рассчитывать — он непременно закашляется.

— Нет, — ответила Вайолет, — мы ничего не роняли.

Вайолет, старшая из бодлеровских сирот, как правило, не отличалась застенчивостью. Она любила изобретать. Ее часто заставали глубоко задумавшейся над каким-нибудь изобретением, и при этом волосы у нее были высоко подвязаны лентой, чтобы не лезли в глаза. Когда изобретение было закончено, она любила показать его своим знакомым, на которых ее мастерство обычно производило большое впечатление. В данный момент она созерцала кирпичи, обросшие мхом, и обдумывала идею машины, которая не давала бы дорожке зарастать, но говорить об этом ей не хотелось, потому что она нервничала. А вдруг никого из учителей, учеников или администрации не заинтересует ее изобретение?

Словно прочитав ее мысли, Клаус положил ей руку на плечо, и Вайолет улыбнулась. За свои двенадцать лет Клаус уже усвоил, что на старшую сестру рука на плече действует успокаивающе (в том случае, конечно, если рука дружеская). При обычных обстоятельствах Клаус еще и сказал бы какие-то успокаивающие слова, но на сей раз он оробел, как и его сестры. Клаус по большей части проводил время за любимым занятием, а именно за чтением книг. Порой утро заставало его спящим с очками на носу, — значит, он читал до поздней ночи и до того устал, что забыл их снять. Глядя себе под ноги, Клаус вспомнил, что читал книжку под названием «Тайны мха». Но сейчас из робости ничего не сказал о ней. А вдруг в Пруфрокской подготовительной школе нет интересных книг?

Солнышко, младшая из Бодлеров, подняла голову и поглядела на старших. Вайолет улыбнулась и взяла ее на руки. Сделала она это без труда, так как Солнышко, совсем почти младенец, была чуть больше каравая хлеба. Она тоже слишком нервничала, чтобы говорить, хотя ее вообще было трудно понять в тех случаях, когда она говорила. Сейчас, например, не оробей Солнышко, она вполне могла бы открыть рот, обнаружив свои четыре острых зуба, и произнести «Маримо!», что, возможно, означало бы: «Надеюсь, в школе найдется, что кусать, ведь кусать предметы одно из моих любимых занятий!»