Читать книгу "Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон"

Где-то в Британии, 1842 год

Есть темы, на которые в приличном обществе говорить не принято, и леди Торолд благоразумно не распространялась о том, что питала сильнейшую неприязнь к двум вещам: к мужьям и – в чуть меньшей степени – к бренди. И все же она решила, что кто-то, прознав про ее секрет, жестоко над ней подшутил: при пробуждении она вдруг почувствовала тошнотворный запах бренди и тепло прижавшегося к ней тела, со всей очевидностью принадлежавшего лицу мужского пола.

Леди Торолд овладел страх. На ум не приходило ни одного разумного объяснения происходящему. Ни разу за все свои двадцать шесть лет даже не попробовав бренди ввиду стойкого отвращения к запаху этого напитка, Джорджетт, оказывается, проспала всю ночь на простынях, которые, надо думать, в бренди вымачивали. Приоткрыв один глаз, Джорджетт в ужасе убедилась: комната, в которой она проснулась, ей совсем не знакома. Она попыталась оторвать голову от подушки – и застонала от невыносимой головной боли.

Однако голова ее, хоть и болела нещадно, все же кое-что соображала. Джорджетт вдруг вспомнила, что муж ее вот уже два года как умер.

Между тем мужчина, к которому она лежала спиной, потянулся, обхватил ее за талию и подвинул к себе. И тогда Джорджетт поняла, что этот мужчина возбужден, причем – до крайности. Джорджетт открыла второй глаз и в недоумении уставилась на обнимавшую ее за талию мускулистую мужскую руку. На мгновение ей пришла в голову безумная мысль закрыть глаза и притвориться спящей, нежась в теплых мужских объятиях, но не успела она об этом подумать, как другая мысль, более трезвая, подобно разящему кулаку пробила сонную одурь.

Что она делает тут, в этой чужой комнате, в чужой постели? В постели с незнакомцем!

С гулко бьющимся сердцем Джорджетт высвободилась из цепких объятий чужака и, лавируя между усыпавшими пол осколками бутылочного стекла и разбросанной по полу одеждой, бросилась к приоткрытому окну. Скорее вдохнуть свежего воздуха! Справившись с паникой, она обвела взглядом комнату.

Перья были повсюду. На полу. На мебели. На ней! В ужасе от закравшегося подозрения, что в этой комнате, пока она спала, зарезали гуся, Джорджетт закрыла глаза и мысленно взмолилась: «Пусть все исчезнет как сон, когда я снова открою глаза».

Увы, чуда не произошло. Пытаясь пробраться к шкафу, выглядевшему так, словно пережил восстание якобитов, Джорджетт споткнулась обо что-то и едва не упала, схватившись за дверь гардероба, болтавшуюся на одной петле.

Несмотря на поднятый ею грохот, мужчина в кровати продолжал благополучно храпеть. Бедняжка потерла глаза кулаком – словно таким образом могла заставить его исчезнуть, – но, как и следовало ожидать, потерпела неудачу.

Джорджетт задумчиво поднесла ладонь к губам и брезгливо поморщилась. Запах бренди, казалось, впитался в ее кожу. Она что, принимала ванну из бренди вместо воды? И вообще, что она делала вчера?

Впрочем, принимая во внимание тот факт, что она проснулась в незнакомой комнате, в постели с незнакомым мужчиной… да еще и пропахла алкоголем, от чрезмерного употребления которого скончался ее муж, правильнее было бы спросить, чего она не делала.

Рвотный ком, тугой и горький, сдавил горло. Джорджетт не понимала, как такое могло произойти с ней. Ее покойный муж был запойным пьяницей и распутником, и она, хоть и смотрела сквозь пальцы на его загулы, не переставала страдать. Так как же могла она пасть так низко?! Как могла опуститься до того скотского состояния, в котором ее покойный муж пребывал большую часть времени?

Впрочем, она опустилась даже ниже. Ведь если на подобные прегрешения джентльменов свет мог закрыть глаза, то леди такое не прощалось ни при каких обстоятельствах. Леди не просыпаются в постели с незнакомцами, не имея ни малейшего представления о том, как такое получилось.

Джорджетт попятилась и прижалась спиной к стене. Грубые бумажные обои царапнули кожу. И лишь тогда она осознала, что на ней ничего нет. Оказывается, дела ее обстоят еще хуже, чем она думала. Она лежала в постели с незнакомцем… голая!

Если и было на свете что-либо вызывавшее у нее большее отвращение, чем бренди и мужья, то это нагота!

Джорджетт как за последнюю соломинку держалась за надежду, что все это ей снится и скоро кошмар закончится. Но, когда спишь, не слышишь мужского храпа. Если покойный муж ее чему-то и научил, то как раз этому. И сейчас ей следовало побыстрее найти свою одежду и обрести рассудок. Увы, и то и другое она, похоже, утратила. Как и память…

Джорджетт подняла с пола первую попавшуюся на глаза тряпку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась мужской рубашкой. Перед тем как надеть ее на себя, Джорджетт стряхнула с рубашки мелкие осколки стекла и перья. Полы доходили ей до середины икр. От рубашки пахло… не сказать чтобы очень уж неприятно – мылом и еще – чуть-чуть – конским потом и кожей. Стоило ей принюхаться, как тело с готовностью откликнулось чувственным возбуждением. Джорджетт не переставала себе удивляться. Она ли это? Мужчина был ей совсем не знаком, и знакомиться с ним у нее не было ни малейшего желания. Предательские реакции собственного тела заставили ее испытать смущение и растерянность.

Джорджетт опасливо посмотрела на кровать. Из-под одеяла торчала согнутая в колене нога с мускулистой икрой, припорошенной темными волосками, и затылок с растрепанными темными волосами. Тут мужчина перевернулся на другой бок, и взору Джорджетт предстала густая борода, отращивать которую ни один молодой человек в Лондоне не стал бы – разве только на спор. Впрочем, никакая борода не могла скрыть благородной формы его носа и чувственного абриса губ. Во сне он выглядел вполне миролюбиво. И даже по-своему привлекательно.

Но ведь он незнакомец!

– Господи, что же я наделала? – прошептала Джорджетт. Кутаясь в мужскую рубашку, она на цыпочках подошла к кровати, чтобы лучше рассмотреть спящего. Может, что-нибудь в его лице покажется ей знакомым, заставит вспомнить, как она оказалась здесь и что ее с ним связывало.

Мужчина выглядел лет на тридцать с небольшим. Волосы у него слегка завивались на концах; когда же утренний свет из окна упал на его бороду, она казалась скорее рыжей, чем черной. А вот ресницы у него были гораздо темнее, чем борода, – густые и на удивление длинные, они отбрасывали тень на загорелые скулы. Окинув взглядом собственные бледные ноги, Джорджетт пришла к неутешительному выводу: по сравнению со смуглой кожей незнакомца ее так тщательно оберегаемая от солнца кожа выглядела тусклой и безжизненной. И, увы, как ни вглядывалась в его черты, она так ничего и не вспомнила, хотя по какой-то непонятной причине по телу ее растекалось приятное тепло.

Простыня, на которой лежал мужчина, выглядела не особенно чистой, так что… возможно, в этой постели обитали блохи! Джорджетт передернуло. Как могла она решиться провести тут ночь?! И, что еще существеннее, как могла она решиться провести ночь именно с ним? Чем она руководствовалась в своем выборе?