Читать книгу "Фамильная честь Вустеров - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

Я выпростал руку из-под одеяла и позвонил Дживса.

– Добрый вечер, Дживс.

– Доброе утро, сэр.

Я удивился.

– Разве сейчас утро?

– Да, сэр.

– Вы уверены? За окнами совсем темно.

– Это туман, сэр. На дворе осень – вы, конечно, помните: "Пора плодоношенья и туманов..."

– Пора чего?

– Плодоношенья, сэр, и туманов.

– А-а, ну да, конечно. Все это прекрасно, Дживс, однако сделайте любезность, приготовьте мне одну из ваших смесей для воскрешения из мертвых.

– Уже приготовил, сэр, она ждет в холодильнике.

Он выскользнул из спальни, а я сел в постели с не слишком приятным и таким знакомым ощущением, что вот сейчас-то я и отдам Богу душу. Накануне вечером я ужинал в "Трутнях" с Гасси Финк-Ноттлом, которому закатил мальчишник, чтобы он в кругу друзей простился с холостой жизнью перед предстоящим бракосочетанием с Мадлен Бассет, единственной дочерью сэра Уоткина Бассета, кавалера ордена Британской империи второй степени, а за подобное времяпрепровождение приходится жестоко расплачиваться, и пока я дожидался Дживса, мне представлялось, будто какая-то скотина вбивает мне в башку железный кол, но не обыкновенный, каким Хеверова жена Иаиль пронзила череп Сисаре, а докрасна раскаленный.

Вернулся Дживс с эликсиром жизни. Я залпом осушил стакан и, пройдя полный курс крестных мук, который непременно следует за принятием изобретенных Дживсом животворных бальзамов, – например, мое темя взлетело к потолку, а глаза выпрыгнули из орбит и, ударившись о стену, отскочили, как теннисные мячи, – почувствовал себя лучше. Было бы преувеличением утверждать, что ваш покорный слуга Бертрам Вустер совсем ожил, однако толика сил вернулась, я даже обрел способность вести беседу.

– О-хо-хо! – произнес я, изловив свои глаза и водворяя их на место. – Ну как, Дживс, что новенького в мире? У вас ведь в руках газета?

– Нет, сэр. Это путеводители из туристического агентства. Я подумал, может быть, вам будет интересно полистать.

– В самом деле, Дживс? – спросил я. – Вы действительно так подумали?

Последовало непродолжительное и, как я бы определил, многозначительное молчание.

Когда два человека с железной волей живут в тесном контакте друг с другом, конфликты между ними просто неизбежны, и именно такой конфликт разгорелся сейчас в доме Берти Вустера. Дживс вознамерился выманить меня в кругосветное путешествие, а мне даже думать об этом тошно. Я решительно заявил, что никуда не поеду, и все равно Дживс чуть не каждый день приносит мне пачки иллюстрированных проспектов, при помощи которых разные бюро путешествий соблазняют нас сняться с насиженных мест и мчаться черт знает куда любоваться красотами природы. Глядя на Дживса, я каждый раз представляю себе хорошо натасканного охотничьего пса, который упорно приносит в гостиную дохлых крыс и кладет на ковер, как ему ни объясняй, что в подобных услугах здесь не нуждаются, более того, они обременительны.

– Дживс, выкиньте эту блажь из головы, – сказал я.

– Путешествия чрезвычайно обогащают новыми познаниями, сэр.

– Я в новых познаниях не нуждаюсь, сыт по горло тем, что напичкали в меня, пока учился. А вот что с вами происходит, я отлично знаю. В вас снова проснулась кровь ваших предков, викингов. Вы жаждете вдохнуть соленый запах моря. Вы мысленно разгуливаете по палубе в белой капитанской фуражке. Возможно, кто-то прожужжал вам уши о танцовщицах острова Бали. Что ж, я вас понимаю, я вам даже сочувствую. Но все это не для меня. Я не позволю погрузить себя на океанский лайнер, пропади они все пропадом, и волочь вокруг света.

– Как вам будет угодно, сэр.

В его голосе я уловил легкую иронию: разозлиться он не разозлился, но был явно разочарован, и я дипломатично переменил тему.

– Эх, Дживс, и кутнули мы вчера!

– Хорошо провели время, сэр?

– Да уж, повеселились на славу. Гасси просил передать вам привет.

– Я высоко ценю его любезность, сэр. Надеюсь, мистер Финк-Ноттл был в добром расположении духа?

– О, лучше некуда, особенно если вспомнить, что близится час, когда он станет зятем сэра Уоткина Бассета. Слава Богу, что он, а не я, Дживс, – могу лишь благодарить Всевышнего.

Произнес я это с большим жаром, сейчас объясню почему. Нынешней весной, когда мы праздновали победу в Гребных гонках, я попал в суровые лапы Закона за попытку освободить голову полицейского от его каски и, сладко проспав ночь на голой деревянной скамье в участке, был доставлен на Бошер-стрит и оштрафован на пять фунтов – на целых пять моих кровных фунтов. Мировой судья, который вынес этот возмутительно несправедливый приговор, – должен признаться, публика встретила его одобрительными возгласами, – был не кто иной, как старикан Бассет, папаша будущей невесты Гасси.

Как потом выяснилось, я оказался одной из его последних жертв, потому что буквально через полмесяца он получил от дальнего родственника очень неплохое наследство, оставил службу и перебрался жить в деревню. Так, во всяком случае, он сам представил дело, но лично я убежден, что это самое "наследство" он сколотил, прикарманивая штрафы. Хапнет у одного пятерку, хапнет у другого, третьего – глядишь, лет эдак через двадцать составился солидный капиталец.

– Вы ведь помните, Дживс, эту злобную тварь? Настоящий изверг.

– Возможно, сэр, в кругу своей семьи сэр Уоткин не столь суров?

– Сомневаюсь. Цепного пса в овечку не превратишь. Ну да черт с ним. Письма есть?

– Нет, сэр.

– Кто–нибудь звонил?

– Да, сэр. Звонила миссис Траверс.

– Тетушка Далия? Стало быть, она вернулась в Лондон?

– Именно так, сэр. Она выразила желание побеседовать с вами, как только вы сможете ей позвонить.

– Я сделаю лучше, – великодушно решил я. – Явлюсь к ней собственной персоной.

И спустя полчаса я поднялся по ступеням ее особняка. Старый теткин дворецкий Сеппингс распахнул передо мной дверь, и я вошел в дом, не подозревая, что всего через несколько минут буду втянут в передрягу, которая подвергнет фамильную честь Вустеров величайшему испытанию, какое только выпадало на долю представителей нашего славного рода. Я имею в виду эту кошмарную историю, в которой фигурировали Гасси Финк-Ноттл, Мадлен Бассет, папаша Бассет, Стиффи Бинг, преподобный Г. П. Пинкер (Растяпа), серебряный сливочник в форме коровы работы восемнадцатого века, а также маленький блокнот в кожаном переплете.