Читать книгу "Мой ангел Крысолов - Ольга Родионова"

Она опять взялась за свое.

Корабельник раздраженно побарабанил пальцами по широкому каменному подоконнику, заставленному горшками с настурцией. Конечно, Нета не слышала — она сидела в окне напротив, их разделял глубокий колодец обширного замкового двора, но, возможно, гулкое эхо донесло до нее отзвук нервного «тра-та-та». Нета обернулась и с виноватой улыбкой спрятала за спину растрепанную тетрадь. За ее плечом мелькнули и скрылись лукавая рожица Рады и холодноватое личико Алисы.

— Ты опять? — сказал Корабельник вполголоса. Она, несомненно, услышала громовые раскаты, которых он и не пытался скрывать, и, опустив голову, соскользнула с подоконника в комнату, попятилась и скрылась в полумраке. Далеко она не ушла — Корабельник прекрасно чувствовал ее взгляд оттуда, из сумрачной прохлады. Он уже хотел, пока никто не видит, погрозить негодяйке кулаком, но тут его внимание отвлекло движение на замковой стене.

— Нета! Эй!..

На стене выплясывал Тритон, махал руками, и Корабельник моментально понял, что сейчас произойдет.

Силуэт паршивца четко вырисовывался на фоне послеполуденного неба. Сильно пахло водорослями. Солнце медленно скатывалось в океан, золотило поверхность, Корабельник на секунду даже залюбовался совершенной картинкой. Ослепительный блеск воды был не виден отсюда, он лишь подсвечивал снизу медную фигуру Тритона и чаек, носившихся вокруг него, образуя немыслимо правильные круги и восьмерки: это Птичий Пастух свистел им из окна с той стороны башни. Корабельник его не видел, но поведение птиц говорило само за себя: скучающие отродья снова затеяли представление.

Он перебросил ноги через подоконник (один из горшков с настурцией покачнулся и грохнулся на булыжники двора), посмотрел вниз, заколебался на несколько секунд — как же высоко, черт!.. — и в эту минуту Тритон раскинул руки, взлетел и по красивой дуге ушел в стаю чаек, ринувшуюся, как по команде, вниз, к ярко-синим волнам.

Стена замка заслоняла обзор, однако Корабельник знал, что парень без плеска вознился в аквамариновую глубину где-то далеко-далеко от берега.

Что ж, будем надеяться, что поблизости не клевал носом в лодке какой-нибудь рыбак из местных.

Чайки взметнулись вверх и изобразили маленький смерч, кружась над водой.

— Нета! — заорал Корабельник, спрыгивая обратно в кабинет, и зашипел от боли, ушибив палец о ножку кресла. Нета уже опять торчала в окне, вглядывалась в океан, приложив ладонь козырьком ко лбу. Тетради у нее в руках не было — засунула под матрац, не иначе.

Синяя кофточка Алисы и белое платье Рады тоже маячили в оконном проеме, и ветер трепал целое облако пышных девичьих волос (они научатся когда-нибудь заплетать косы, как все приличные девушки?!).

Подорожник, до невозможности длинный, появился во дворе, завертел головой, оглядываясь, потом пересек двор в пять неимоверных шагов, легких, как ветер, и остановился над разбитым горшком с бывшей настурцией.

— Что случилось? А?..

Он задрал голову и посмотрел на разъяренного Корабельника, все еще стоящего на одной ноге.

— Я уберу, Учитель!

Откуда-то в его длинных руках появились метла и совок, он, сокрушенно покачивая головой, подмел осколки и землю, бережно поднял несчастный цветок с обнаженными корнями и подул на поникшие граммофончики соцветий. Настурция вздрогнула и повернулась к его лицу, взмахнув круглыми листочками, как бабочка крыльями.

— Ничего, ничего, — успокаивающе пробормотал Подорожник. — Сейчас я возьму другой горшочек, и будешь ты у меня как новенькая…

— Тьфу на вас, — сказал Корабельник и, хромая, пошел к своему столу.

* * *

Тритон переминался с ноги на ногу на каменном полу кабинета. Его босые ступни оставили цепочку влажных следов от двери до кресла, но садиться он не стал — с него текло, как с вытащенного из воды кутенка, да Корабельник и не предлагал наглому мальчишке сесть.

Черные длинные волосы Тритона прилипли к плечам и лопаткам, мокрые шорты облепили худую задницу.

Так, на левой руке кровь. Ну-ка, ну-ка… Ниже локтя свежий порез. Где это он успел…

Тритон молча, как собака, лизнул рану и поморщился. В языке у него блеснула серебряная бусина.

— Что там у тебя? — спросил Корабельник.

Парень его неистово раздражал, и природа этого раздражения крылась вовсе не в глупом бахвальстве и строптивости, которыми Тритон, конечно, отличался.

Этот смуглый, длинный, узкоглазый мальчишка, в отличие от остальных отродий, пришел в замок сам. Всех других Корабельник собирал по городам и весям, сначала один, потом с помощью Неты, потерявшей семью и прибившейся к его стае. И, в отличие от остальных отродий, Тритон всегда был абсолютно независим. Внутренне независим. Он не желал никакой власти над другими — и не терпел ничьей власти над собой. Пять лет беспризорничества ли давали о себе знать, или что другое, но он был и остался одиночкой. Большинство отродий относились к Тритону достаточно холодно, да и сам Корабельник иногда ловил себя на том, что ему не хочется глядеть в глаза воспитаннику — неизвестно, что там можно было высмотреть, в этих узких темно-янтарных глазах с опасной искрой внутри.

— Порезался, — ответил Тритон и опять лизнул рану. Голос у него был, как подтаявший шоколад. Несколько минут назад этот голос победно выкрикивал что-то неразборчивое, а сам Тритон скакал по стене, размахивая руками: в одной руке нож, в другой огромная раковина-жемчужница с острыми краями.

— Покажи! — потребовал Корабельник.

Тритон шагнул к столу, сунул руку в мокрый карман и достал жемчужину — невероятно крупную, размером с дикое яблочко, перламутрово-голубоватую, с лиловым сиянием в глубине.

— Да не эту дрянь! — раздраженно бросил Корабельник. — Руку покажи!..

— Да ерунда, — хрипловато произнес Тритон, но руку все-таки протянул. Корабельник взялся за горячее запястье.

— У тебя что, жар?

— Нет. Не знаю, — Тритон равнодушно пожал угловатыми плечами. Корабельник стиснул запястье, нащупал пульс. Пульс был частый, слишком частый и неровный.

— А, чтоб тебя!.. Допрыгался!.. — Корабельник стремительно выбрался из-за стола. — А ну, сядь! Быстро!

Мальчишка широко улыбнулся. Еще смеется, паразит. Лекаря надо, между прочим, и срочно. С этими засранцами успевай поворачивайся. То один, не шевельнув пальцем, силой, видите ли, своего несравненного сознания, устраивает фейерверки над океаном, то другая ручку от метлы заставляет танцевать па-де-де с канделябром. А потом головные боли, видения и обмороки. Возраст такой.

Темные глаза Тритона нехорошо блестели.

— Садись, я сказал, — прикрикнул Корабельник, скрывая тревогу.