Читать книгу "Самозванцы - Сантьяго Гамбоа"

Я просто писатель. Лучше предупредить об этом с самого начала. История, которую я собираюсь вам рассказать, — чужая в том смысле, что события, о которых я пишу, случились не со мной, хотя нельзя сказать, что я совсем не имел к ним отношения. Итак, получилось ли у меня, судить вам. Я всегда жил странной жизнью: мне нравится записывать чужие рассказы и мысленно переживать события и драмы, которые происходили с другими. Случись что-то подобное со мной, я был бы, вероятно, счастлив, даже если бы происшествие имело печальный исход. Печаль — лучше, чем ничего…

Сейчас я живу в Пекине и вынужден прятаться в старом сарае в округе Фэнтай (об обстоятельствах, которые к этому привели, расскажу позже). Здесь нет даже окон, а снаружи доносятся гудки пароходиков с озера Ююантан и шум поездов Северного вокзала. Пока не могу открыть вам (помимо уже известного факта, что я писатель), кто я, откуда родом и чем занимаюсь. Скажу лишь — и это делаю только для того, чтобы возбудить ваше любопытство, — что зовут меня Режи и ношу я темный костюм. Так кто же я? Об этом потом.

Люди, которые ищут меня, напротив, знают обо мне все, по крайней мере мне так кажется, и именно предчувствие погони заставило меня спрятаться. На самом деле они интересуются вовсе не мной, а кое-чем, что я временно у себя храню, — назовем это «живая вещь». Она существует и в то же время не существует; у нее есть форма и сущность, но нет души. Охраняя этот предмет, я вынужден сидеть в четырех стенах; остается лишь курить и наблюдать за кольцами дыма сигарет, которые медленно поднимаются к свету; пучок тонких лучей проникает ко мне сквозь крышу. Когда так долго находишься в одиночестве (единственная моя связь с внешним миром — мальчишка, который приносит еду), начинаешь лучше разбираться в жизни. По крайней мере в своей — в тех воспоминаниях, ударах судьбы и прочих трудностях, которые мы и зовем жизнью.

Получается, нужно уединиться, чтобы как следует понять такие вещи. А способен ли человек рассуждать и после смерти?.. Ну да ладно, не мне об этом судить. Я писатель, а не философ, и все же, когда на какое-то время у вас отнимают свободу, в голове неизбежно появляется масса идей, — а от этого один шаг до стоика Эпиктета.

Кроме того, вещь, которую я охраняю. Именно ей я обязан своим заключением, хотя мои враги еще никак не проявили себя. Я напоминаю тех сказочных драконов, которые стерегут сокровища. Сижу на проломленном стуле и часами изучаю свое. Мне кажется, что это чрезвычайно странное сокровище. Составляющие его элементы сами по себе не имеют никакой ценности: краска, картон и бумага. Ценность целого не равна сумме частей, потому что ценно содержание, если только суметь его расшифровать. Вы уже догадались, что речь пойдет о рукописи, о старинном китайском манускрипте. К сожалению, скромные познания в этом языке не позволяют мне прочесть его, иначе это добровольное заключение было бы объяснимо. К тому же мне запретили читать рукопись. Она запечатана в пластиковый пакет, куда не проникает даже воздух. Эта предосторожность была излишней и лишь доказывает, что ко мне не имеют доверия, которое можно назвать слепым.

На самом деле передо мной всего лишь пластиковый пакет кофейного цвета. Я знаю, что внутри находится рукопись, потому что видел ее. Иначе для меня это был бы всего лишь пластиковый пакет. Я считаю, это справедливо — знать, что охраняешь. Естественно, получив этот предмет, я спросил, нужно ли мне защищать его ценой собственной жизни, и ответ меня обескуражил: «В этом нет необходимости, Режи, но если его найдут, вы в любом случае поплатитесь жизнью». Я много размышлял над этими словами, даже записал их. Мне вспомнилась история с прорицателем, у которого похитили дочь, при этом прислав ему записку приблизительно такого содержания: «Мы вернем ее вам, если вы угадаете, собираемся мы это сделать или нет». Ну и что тут можно ответить? В такую же растерянность приводит меня и эта записанная мной фраза. Думаю, ее смысл гораздо глубже, чем смысл слов, из которых она состоит, — та же особенность, что и у предмета, вверенного моему попечению. Должно быть, на таком языке говорит сам Бог. Я же, простой писатель, даже не мечтаю о таких высотах — и тем не менее пишу. Но довольно обо мне. Вернемся к нашей истории. Она длинная и не позволяет медлить. Предоставим слово самим героям.